День в Пятигорске. Первое интермеццо

"Что за интермеццо? Почему интермеццо?! - возопят критики-педанты. - Ведь интермеццо (итал. - перерыв). - музыкальный термин! Так называют самостоятельный оркестровый эпизод в опере! Но ведь это не опера, а книга о Лермонтове, да еще с таким сугубо биографическим заглавием - "Лермонтов на Кавказе".

- Да, но это эссе (франц. - опыт), как сказано в подзаголовке. А известно, что автору-эссеисту разрешаются всякие вольности.

Что за удивительный жанр: эссе! Чего только в нем нет. Тут и разговоры с читателем на всевозможные темы, собственные впечатления и раздумья автора, беллетристические сцены из жизни героев, картины природы и городов... Тут и интермеццо!

А потому оставим Лермонтова продолжать свой путь и познакомимся с модным в то время курортом.

При въезде не встретим ни кабака, ни острога, как во всех других городах царской России. Не увидим и обычной для городов того времени заставы. Сразу попадем в "солдатскую слободку". Здесь живут семейные солдаты, которые охраняют город от нападения черкесов. (Черкесы, или адыгейцы, - воинственный, свободолюбивый народ северо-западного Кавказа.)

Жалкие солдатские лачуги выстроились в ряд, притиснутые, будто к каменной стене, к скалистому подножью Горячей горы, отрогу Машука. Нигде ни куста, ни деревца. У дверей лачуг сидят солдатки и зазывают прохожих:

- Господа, есть порожние квартиры!

Эти "порожние квартиры" - крошечные клетушки, где, лежа на скамье, можно достать рукой до двери, ногой - до потолка.

За утопающим в зелени домом главного врача открывается вид на курортный городок.

Чистенькие беленькие домики, как и хижины солдат, вытянулись по линии. Везде аккуратные пестренькие цветнички, ровно подстриженные молодые деревца. Над всем этим возвышается украшенное колоннами красивое нарядное здание из дикого камня пепельного цвета. Это знаменитая пятигорская ресторация, не раз упоминавшаяся в литературе. Парадная лестница ведет в залы бельэтажа, где "пользующиеся водами" (как называли тогда курортников) обедают, играют в карты, танцуют. В верхнем этаже за очень высокую плату сдаются номера.

Рядом с ресторацией небольшая, весело раскрашенная церковь. Ее колокол каждое утро будит всех, кто лечится в Пятигорске, чтобы они не опоздали на водные процедуры. Только по воскресеньям ванн не принимали: утром шли к обедне, вечером - на бал.

Светает. На горизонте показываются снежные горы. Справа розовеет двуглавый Эльбрус. Влево - гора Столовая и Золотой Курган. Цепь замыкает Казбек.

Часы на колокольне показывают пять, сторож отбивает пять ударов, и в городе начинается жизнь. Открылось окно. Стукнуло другое. Распахнулась дверь. На крыльце дама поправляет наспех надетую шляпу. Со ступенек соседнего спускается на костылях офицер.

Начинается движение публики к Елизаветинскому источнику. В конце бульвара прорублена тропинка в гору. По ней медленно идут один за другим.

Вид от источника очень живописен. Для защиты от дождя и солнца устроена крытая полотном галерея. На крючках висят стаканы. У каждого свой. Инвалид, обслуживающий источник, строго соблюдает чинопочитание. Стакан полковника он не повесит ниже стакана подполковника, а генеральский всегда окажется на самом верху.

Елизаветинский источник - место ежедневных встреч людей "высшего состояния", приехавших со всех концов страны. Здесь обсуждались последние политические и литературные новости. Толки, сплетни, пересуды... Раздавались жалобы на трудности дороги, на томительное ожидание лошадей, на грубость станционных смотрителей. Чтобы добраться из Центральной России до Пятигорска, требовалось иногда несколько недель. Жаловались на неудобства местной жизни по сравнению со столичной, на здешних докторов.

Но больше всего занимала война. Она обступала, надвигалась со всех сторон. Это была кровавая колониальная война, которую русский царизм вел с народами Кавказа. Кавказская война была полна бессмысленной жестокости и тяжело ложилась не только на плечи кавказских народов, но и русской армии.

В Пятигорске постоянно появлялись офицеры из отрядов, действовавших в Чечне, Черноморье, Дагестане. Приезжали лечиться раненые, но иногда удавалось попасть сюда и здоровому, отдохнуть, повеселиться. С каким интересом слушали их рассказы!

Выпив стакан кислосерной воды, ходили взад и вперед по площадке. Иные отправлялись гулять в Емануелевский парк. Он получил свое название по имени командующего войсками Кавказской линии генерала Емануеля, превратившего на рубеже двадцатых - тридцатых годов XIX века поселок Горячеводск в благоустроенный городок Пятигорск.

По склону Машука разбегались дорожки. Вились виноградные лозы, журчали небольшие фонтаны. На высокой скале возвышался павильон. Посредине - две арфы. Их струны звучали при малейшем дуновении ветерка. Говорили, что это играет на арфе бог ветра Эол. Внизу, под беседкой, был уютный грот для "любительниц уединения вдвоем".

Главная артерия курортного городка - бульвар. На тумбах расположились торговцы: продавец чубуков из Тифлиса; ногаец с громадной тяжелой буркой на плечах, весь увешанный конскими уздечками и черкесскими шашками; русский старик с костылями и палками для хромых.

Вблизи - ванные здания, или, как их называли, "купальни" У подножия Горячей горы - новое нарядное здание Николаевских ванн. По крутым ступеням можно подняться к Ермоловским - красивому дому с колоннами и бельведером. Дальше - три ветхих сооружения: Александровские купальни. И, наконец, еще выше, в старой казарме помещался солдатский госпиталь. К нему была пробита извилистая горная тропинка, по словам современника, "трудами ног человеческих".

Пятигорск. Вид Николаевских, Ермоловских и Александровских ванн. Литография Беггрова с рисунка Л. И. Бернардацци

На вершину Горячей горы вело шоссе. На склоне - просторный искусственный грот. Его называли гротом Дианы: героиня античных мифов любила отдыхать в тенистых гротах после охоты. Кругом зеленел ковер из дерна и разрастался цветущий кустарник.

В час, установленный для приема ванн, к бульвару тянутся со всех концов городка кареты, дрожки, коляски, а толпа на бульваре напоминает маскарадную. Кто идет во фраке и черкесской шапке, кто в бурке... и под вуалью!..

Посидев в горячей ванне, лежат в соседней комнате, пока не услышат легкий стук в дверь и не раздастся голос:

- Пора выходить, ваша половина прошла.

Это означало, что время освобождать место для других: в ванны пускали по билетам на полчаса. Закутавшись, спешили домой пить жидкий зеленый чай. Ни вина, ни кофе не разрешалось. По окончании процедур одевались, чтобы в свое удовольствие провести остальной день.

До позднего вечера на бульваре гремела полковая музыка. На деревьях висели объявления о концертах и театральных представлениях, извещения о приезде фокусников и акробатов. Молодой человек спешил сюда произвести эффект своим новым черкесским костюмом, маменьки выводили напоказ дочерей.

Тут и военные в мундирах всех полков, и модные светские дамы, и толстые купчихи, и чванные чиновницы. Важно выступает степная помещица, окруженная приживалками. Сзади - горничные с кошками и моськами.

Идет солдат с нарядными детьми. Навстречу две дамы. Они болтают по-французски.

- Служивый, скажи, чьи эти прелестные девочки? - обращается одна из них к солдату.

И вдруг солдат отвечает ей по-французски:

- Это мои дети, мадам.

Пятигорск. Грот Дианы. Рисунок Я. Иванова. 1830-е гг.

Дама вспыхивает от смущения, другая быстро шепчет ей на ухо: в солдатской шинели - разжалованный офицер!

"Здесь всё солдатское", - писал современник. Солдаты были столярами, портными, сапожниками. Руками солдат построен весь Пятигорск. Возведены здания ресторации и ванн, созданы по проекту талантливых архитекторов братьев Бернардацци. Руками солдат разбиты парки. А так как солдаты не умели сажать цветы и деревья, то и расплачивались за это своими спинами. Были солдаты и няньками. Но солдатскую шинель мог носить и отец нарядных детей, гулявший с ними по бульвару и говоривший по-французски.

На Кавказ ссылали вольнодумных, непокорных. В начале тридцатых годов в рядах кавказского войска сражался студент Московского университета поэт Полежаев, отданный в солдаты Николаем I за поэму. Офицеров разжаловали в солдаты за нарушение суровой дисциплины, за неповиновение начальникам-держимордам, за дуэли.

Разжалованный в солдаты офицер, как правило, лишался сословных привилегий дворянства. Солдата имел право ударить любой фельдфебель. Оскорбление действием считалось для дворянина позором, которое смывалось только кровью. Солдат никого вызвать на дуэль не мог, а оскорбить его мог всякий.

Герой повести "Ятаган"^*, корнет Бронин, разжалованный в солдаты, попал под начальство полковника, который из ревности подверг юношу телесному наказанию. Чтобы смыть позор, Бронин убил полковника и был наказан так, как обычно наказывали солдат: вчерашнего офицера прогнали сквозь строй... Не вынеся морального унижения и физической пытки, он умер. У могилы несчастного встречаются две женщины: его невеста и помешавшаяся от горя мать.

^* (Павлов Н.Ф. "Повести и стихи", М. 1957)

Книга Н. Ф. Павлова "Три повести" (одна из них "Ятаган"), увидевшая свет по недосмотру цензора в 1835 году, была изъята по приказу царя Николая I, но пользовалась широкой по тому времени известностью.

Позже, в 1844 году, промелькнула под псевдонимом Е. Хамар-Дабанов книга "Проделки на Кавказе", также изъятая.

Автор этой книги - Е. П. Лачинова, жена генерал-интенданта Отдельного Кавказского корпуса, хорошо знала жизнь. Один из братьев ее мужа - декабрист, член Северного общества, разжалованный в солдаты и сосланный на Кавказ. Другой был сослан рядовым в Грузию еще до восстания. В своей книге Лачинова рассказывала о том, как трудно выслужиться разжалованному или штрафному офицеру. Награды получают ничтожества, выскочки, у которых есть протекция. Военный министр свидетельствовал, что книга "Проделки на Кавказе" особенно вредна потому, что в ней каждая строчка правда.

Только некоторые боевые генералы, среди которых были "прикосновенные" к 14 декабря (так называли привлекавшихся только к следствию, но не к суду), сочувствовали штрафным и разжалованным. Они запросто принимали их у себя, приглашали обедать, давали возможность выслужиться, отпускали на курорты. Но это были единицы, и случалось, что генералы несли наказание за покровительство декабристам.

Пятигорск. Ресторация. Рисунок М. Л. Зичи. 1881. Побывав в 1881 г. в Пятигорске и Кисловодске, художник Зичи зарисовал места, описанные Лермонтовым в 'Герое нашего времени'. Он изобразил на своих рисунках сцены из романа, как сам их себе представлял

Декабристов и людей, причастных к декабризму, в кавказской армии было немало. Их можно было нередко встретить в Пятигорске. В Пятигорске и его окрестностях служили солдатами участники польского восстания 1830 года.

Разжалованный офицер, одетый в солдатскую шинель, у всех порядочных людей вызывал интерес и симпатию. Для романтически настроенной молодежи солдатская шинель была символом возвышенного, святого, прекрасного, а человек, ее носивший, был окружен романтическим ореолом загадочности.

Публика в Пятигорске была разнообразна не только у Елизаветинского источника и на бульваре, но и на балах в ресторации. Столичный денди с презрительным лорнетом и рядом с ним офицер Пятигорского линейного батальона, наряженный местным портным в мешковатый или обуженный мундир. На его плечах огромные эполеты, а на шее галстук, выходящий на четверть из-за воротника. Чиновники с длинными, чуть не до полу, фалдами фраков, с высокими брыжами^*. Но каждый имел знакомство только в своем кругу. Вся эта пестрая публика, как правило, между собой не смешивалась.

^* (Брыжи - длинная сборчатая обшивка из кружев или кисеи вокруг ворота и на груди мужской сорочки; стоячий воротник, подпирающий щеки)

Начинаются танцы.

Генеральские дочки танцуют с адъютантами своих отцов. Девицы, не имеющие собственных кавалеров, остаются зрительницами.

А музыка гремит... И вечер длится. Звенят шпоры улана, несется, стуча каблуками, гусар, степенно движется артиллерист, и чинно выделывает положенные па офицер генерального штаба, с осуждением поглядывая на подгулявшего драгуна.

Близится рассвет.

Небо над Пятигорском светлеет. Звезды гаснут, а на горизонте вырисовывается цепь снежных гор.