Альбом с рисунками Лермонтова (Лермонтов и М. А. Шан-Гирей) (Б. Б. Сандомирская)

Среди рукописного наследия Лермонтова почти не сохранилось рукописей, относящихся к раннему периоду его жизни. Это естественно, - но при скудости материалов, позволяющих характеризовать этот ранний период, то немногое, что дошло до нас, приобретает особенную ценность для исследователей жизни и творчества поэта.

Предлагаемая работа основана на изучении альбома, содержащего большое количество рисунков и самый ранний автограф Лермонтова. Он известен в лермонтоведении как "Альбом М. М. Лермонтовой", матери поэта.¹ Этот альбом давно уже находится в поле зрения исследователей жизни и творчества Лермонтова, хотя в архив Государственной Публичной библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде (где и хранится в настоящее время) попал сравнительно недавно, в 1938 г.²

¹ (ГПБ ф. 429. ед. хр. 41 (ср.: Михайлова А. Н. Рукописи Лермонтов. Описание. Л., 1941, с. 34-37, № 24. (Тр. Гос. Публ. б-ки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, т. 2)). - Внешний вид альбома воспроизведем (в цвете) в изд.: М. Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество. М.-Л., 1941, с. 21-22 (вкл.).)

² (Заборова Р. Б. Собрание и изучение лермонтовского наследия ГПБ. - В кн.: Книги. Архивы. Автографы. М., 1973, с. 127.)

История этого альбома не отличается сложностью. Оп хранился в семействе Шан-Гиреев и в 1881 г. бы передан Павлом Петровичем Шан-Гиреем, мужем тетки Лермонтова Марии Акимовны Шан-Гирей, коллекционеру Н. И. Рыбкину. В этом же году И. И. Рыбкин в статье о материалах, найденных им в поездке по Пензенской губернии,¹ характеризовал и полученный им альбом, исходя из свидетельства П. П. Шан-Гирея, что альбом принадлежал М. М. Лермонтовой. В свете этого свидетельства Рыбкин осмыслил все содержание альбома, и его очерк представляет единственную до сих пор в печати общую, хотя далеко не полную, характеристику альбома. "Все содержание альбома, - писал он, - состоит более из нежных стихотворений, частью на французском, а большей частью на русском языке. Стихи эти писались с 1811 года² подругами и знакомцами Марии Михайловны и в Москве, и на Кавказе, и в Петербурге, и в деревне. <...> Есть стихи, написанные и рукою самой Марии Михайловны, есть и строки ее мамаши, т. е. бабушки и воспитательницы поэта Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, урожд. Столыпиной. Но дело все в том, что этим альбомом, как оказывается, поэт забавлялся и в младенчестве, и в зрелых летах. Быв десяти лет, он, например, нарисовал здесь, разумеется с дозволения бабушки, кавказские горы, и из подписи сделанной его детскою рукою, видно, что этот альбом мальчик-поэт возил с собой в дорогу. <.. .> По всему видно, что поэт любил книжку, некогда принадлежавшую его матери".³ Из этой довольно большой выписки видно, как представлял себе Н. И. Рыбкин историю альбома: альбом заведен М. М. Лермонтовой в 1811 г. и сопровождал ее всюду; по смерти владелицы он хранился у Е. А. Арсеньевой, которая позволяла внуку с десяти лет рисовать в нем и даже брать его с собою в путешествия; после смерти Лермонтова альбом среди других бумаг поэта оказался у Шан-Гиреев.

¹ (Рыбкин Н. Материалы к биографии Белинского и Лермонтова. - Ист. вестн., 1881, № 10, с. 374-378.)

² (Такой даты в альбоме нет, но она просматривается в водяном знаке бумаги.)

³ (Рыбкин Н. Материалы к биографии Белинского и Лермонтова, с. 374.)

Предложенное П. И. Рыбкиным осмысление истории альбома могло служить отправной точкой в его изучении. Но оно не учитывало двух очень важных моментов. Во-первых (в этом особенность альбома как явления русского быта), альбом обычно имел одного владельца; близкие хранили альбом, но редко продолжали его. Во-вторых, в рассматриваемом альбоме заключались факты, которые противоречили интерпретации Н. И. Рыбкина и требовали объяснения. Прежде всего это хронология альбома. В нем много датированных записей. Значительная часть их (более десяти) относится к 1814 г., но есть и записи, датированные 1817, 1818, 1820, 1821, 1825, 1826, 1829, 1830, 1832, 1834, 1836 гг.; самая поздняя дата - 20 июня 1843 г. Следовательно, записи вносились в альбом на протяжении тридцати лет и без перерыва между 1817 и 1825 гг., которого можно было бы ожидать, если придерживаться высказанной П. И. Рыбкиным гипотезы. Разнообразие и разнохарактерность записей, имен писавших, обилие дат и большой период времени, в который были сделаны записи, свидетельствуют, что в альбоме заключен большой и сложный материал, перехлестнувший, судя прежде всего по датам, сроки жизни двух предполагаемых владельцев альбома - М. М. Лермонтовой, умершей в феврале 1817 г., и ее сына, убитого в 1841 г.. Материал этот требовал анализа и проверки. Однако сила традиции возобладала над осторожностью исследователей. Факты, почерпнутые из альбома, давно введены в научный оборот, но как факты, извлеченные из альбома М. М. и М. Ю. Лермонтовых. Действительно, альбом представляет большой интерес прежде всего для биографии Лермонтова. Примерно половина из содержащихся в альбоме многочисленных рисунков поэта датирована самим рисовавшим, и среди них самый ранний из дошедших до нас рисунков с подписью "М. L. L'an 1823, lе 13 juin, aux Eaux chaudes". Восемь записей, сделанных рукою М. М. Лермонтовой и большею частью подписанных, представляют почти единственную возможность судить о внутреннем мире и литературных вкусах матери поэта.

В. А. Мануйлов первым обратился к альбому как к источнику данных для биографии Лермонтова. Его исследование опубликовано через год после поступления альбома в Государственную Публичную библиотеку им. М. Е. Салтыкова-Щедрина и основано в значительной своей части на материалах этого альбома (характеристика литературных вкусов М. М. Лермонтовой, культурного уровня среды, окружавшей поэта в Тарханах, подтверждение сведений о двух ранних поездках Е. А. Арсеньевой с внуком на Кавказ, о которых упоминает А. П. Шан-Гирей в своих воспоминаниях).¹ Факты, почерпнутые из альбома и осмысленные исходя из концепции Н. И. Рыбкина, В. А. Мануйлов поверял свидетельствами мемуаристов и другими архивными материалами; благодаря этому в его интерпретации содержания альбома неверными оказались лишь выводы из петербургских записей 1814 г. и соображения о времени первого приезда Лермонтова на Кавказ, который он относил к 1818 г.

¹ (Мануйлов В. А. Семья И детские годы М. ГО. Лермонтова. - Звезда, 1939, №9, с. 109, 112 - 11З. 124.)

Гораздо более вольно обращался с записями альбома другой биограф Лермонтова, Н. Л. Бродский. Приняв традиционную версию о принадлежности альбома М. М. Лермонтовой, а затем Лермонтову, исследователь неизбежно допускал искажения имей, датировок, событий, "подгоняя" записи в альбоме к биографии и окружению поэта и не обращая внимания на то, что ряд фактов противоречит традиционной атрибуции. Taк, Бродский принял без проверки выводы В. А. Мануйлова о пребывании М. М. и Ю. П. Лермонтовых в Петербурге в 1814 г.¹ и о двух поездках Е. А. Арсеньевой с внуком на Кавказ помимо известной поездки 1825 г., - в 1818 г., на основании записи П. И. Петрова, ошибочно относимой им к Е. А. Арсеньевой, и в 1820 г., на основании даты под записью А. А. Столыпина, не задавшись вопросом об адресате этой записи.² Кроме того, порой Бродский использовал в своей книге ряд записей альбома, относя их к людям лермонтовского круга просто по сходству фамилий и не обращая внимания на возникающие неясности и противоречия. Так, строки на л. 19, принадлежащие Л. Зиновьевой и датированные "14 сентября 1821. Москва":

¹ (Бродский Н. Л. М. Ю. Лермонтов. Биография. М., 1945, с.11.)

² (Бродский Н. Л. М. Ю. Лермонтов. Биография. М., 1945, с. 21.)

 Коль вечно не могу друзей моих любить, 
 Не дай мне бог сердечных чувствий пережить, -

приписаны А. 3. Зиновьеву благодаря ошибочному прочтению даты (как 1828) ,¹ а на основании этого был сделан вывод о степени доверенности Е. А. Арсеньевой к учителю внука; так, французское стихотворение на л. 23, недатированное, но несомненно относящееся к группе записей, сделанных в 1814 г., и подписанное одной из подруг владелицы альбома - A. Ricoff,² отнесено к однокурснику Лермонтова по Московскому университету А. А. Рыкову и воспринято как прощальная запись при отъезде Лермонтова в Петербург в 1832 г., причем в угоду этому осмыслению несколько искажен перевод: "институт" ("a l'institut") превращен в "школу", а "избранные подруги" ("des compagnes choisies") - в "избранный круг товарищей".³

¹ (Бродский Н. Л. М. Ю. Лермонтов. Биография. М., 1945, с. 48.)

² (Ср. сходную форму других женских подписей среди записей этого года: Tatiane Titoff (л. 3), Marie de Lermantoff (л. 39), J. Zinovieff (л. 50), E. Chipoff (л. 61).)

³ (Бродский Н. Л. М. Ю. Лермонтов. Биография, с. 346.)

Самое же главное, что не было принято во внимание ни В. А. Мануйловым, ни Н. Л. Бродским, - это особый характер довольно многочисленной группы сделанных рукою М. М. Лермонтовой записей, опровергающий предположение о принадлежности ей этого альбома (см. записи на л. 8, 10 об. - 14, 17, 38 об. - 39, 90). Все они подписаны "М. L.", "M. de Lermantoff", "М. Л.", "М. Лермонтова", "Marie de Lermantoff"¹. Можно было бы представить, что владелица памятного альбома сама вписывает в него какое-то понравившееся стихотворение или афоризм, но вряд ли она в этом случае поставила бы под ними свою подпись, тем более многократно. В памятном альбоме подпись под стихотворением не всегда и не обязательно обозначала его автора; чаще всего это была подпись того, кто с помощью данного стихотворения выражал свои чувства, свое отношение к владельцу альбома. Это дает нам право считать, что М. М. Лермонтова делала записи не в своем альбоме, а в альбоме подруги или родственницы. Такой вывод подтверждается и записью ее на л. 90, последнем в альбоме (л. 91 с рисунком Лермонтова был вклеен позже):

¹ (На л. 16, 17 об. и 71 об. находятся записи рукою М. М. Лермонтовой, не имеющие подписи.)

 Cette qui t'aime d'avantage 
 Pourra mettre son noni a la suivantc page.1

¹ (Перевод с французского:

 Та, что любит тебя более, 
 Сможет поставить свое имя на следующей странице.

Кто любит более тебя, 
Пусть пишет далее меня (гл. 4, строфа XXVIII).

)

Эти стихи - альбомное уверение в любви и "наглядное" ее доказательство (подпись стоит внизу последней страницы альбома, и после нее ничего написать было невозможно) - также не могли быть записаны в собственный альбом (и к тому же подписаны именем его владелицы!). Как видим, слишком много противоречий было оставлено без внимания первыми исследователями альбома.¹

¹ (На концепции Н. И. Рыбкина основана и характеристика альбома, принадлежащая А. Н. Михайловой (см.: Михаилова А. Н. Рукописи Лермонтова. Описание, с. 34-37). Правда, в подготовленное ею описание были включены лишь те листы, которые содержат рисунки, акварели и записи Лермонтова, а также автографы М. М. Лермонтовой и Е. А. Арсеньевой, но влияние концепции Рыбкина сказалось и в названии альбома ("Альбом М. М. Лермонтовой") и особенно в представлении об истории его бытования, отраженном в следующей "цепочке" имен: "М. М. Лермонтова - М. Ю. Лермонтов - А. П. Шан-Гирей - Н. И. Рыбкин - родственники его - 1938, ГПБ". В последнем случае к тому же не обошлось без ошибки. А. Н. Михайлова полагала, что Н. И. Рыбкин получил альбом из рук А. П Шан-Гирея. Но Рыбкин, хотя и не называет Шан-Гирея по имени, хотя и ошибается в чине, когда пишет о "полковнике Шан-Гирее" (П. П. Шан-Гирей вышел в отставку в 1818 г. штабс-капитаном, а А. П. Шан-Гирей - в 1846 г. капитаном), вполне точно называет район своей поездки в начале 1860-х годов. Это родные места Белинского и Лермонтова: Чембар, Тарханы и, в соседстве с последними, имение "полковника Шан-Гирея, престарелого и больного человека", хранившего альбом "как память родственницы", матери Лермонтова. Итак, альбом хранился в Апалихе, имении Марии Акимовны Шан-Гирей, в котором после ее смерти оставался жить ее муж П. П. Шан-Гирей. Между тем опубликованная без комментариев версия А. Н. Михайловой, ошибочно воспринявшей свидетельство Рыбкина, уводила историю альбома на Кавказ, где с 1844 г. обосновался А. П. Шан-Гирей.)

Первым, кто усомнился в правильности атрибуции, предложенной Н. П. Рыбкиным на основании свидетельства П. П. Шан-Гирея, был В. А. Мануйлов. В подготовленной им "Летописи жизни и творчества М. Ю. Лермонтова" (приложена к шестому тому академического собрания сочинений Лермонтова, М. Л., 1957) он высказал мнение, что альбом принадлежал не М. М. Лермонтовой и что известный рисунок Лермонтова, датированный

13 июня 1825 г., и подпись под ним сделаны "в альбоме М. Л. Столыпиной" (С, 787). Позднее, в отдельном издании "Летописи", В. А. Мануйлов сопроводил упоминание об альбоме следующей заметкой: "В течение многих лет альбом считался принадлежавшим Марии Михайловне Лермонтовой. Подобное предположение опровергается тем, что в альбоме имеются записи, сделанные рукой Марии Михайловны н адресованные Марии Александровне-Столыпиной (двоюродной сестре Марии Михайловны), которой и принадлежал альбом".¹

¹ (Мануйлов В. А. Летопись жизни и творчества М. Ю. Лермонтова. М.-Л., 1964, с. 21.)

У читателя этой заметки может возникнуть иллюзия, что М. А. Столыпина была прямо названа в одной из записей М. М. Лермонтовой ("записи <...> адресованные"). Доляшо сразу сказать, что таких прямых упоминаний, прямых обращений к М. А. Столыпиной в альбоме нет. В записях дважды называется лишь имя владелицы альбома - Машенька и Marie. Но при этом существенно, что называют ее так Е. А. Арсеньева и М. М. Лермонтова! Запись, сделанная Е. А. Арсеньевой, приведена А. Н. Михайловой в описании альбома и широко известна: "Милой Машыньке. Чего желать тебе, мой друг? Здоровья - вот единственная вещь, которая недостает для щастия друзей твоих. Прощай и уверена будь в истинной любви Елизаветы Арсеньевой" (л. 15).¹ Теплое пожелание Е. А. Арсеньевой - несомненное выражение чувств родственных. Она пишет Машеньке как человеку ей лично дорогому, - недаром эта запись воспринималась как подтверждение того, что альбом принадлежал ее дочери.

¹ (Михайлова А. Н. Рукописи Лермонтова. Описание, с. 36, 37.)

Второй раз имя владелицы альбома названо в одной из записей Марии Михайловны, где она обращается к ней как к кузине и называет себя "сестрой Марии по душе и по чувству" (л. 10). Таким образом, выясняется, что владелица альбома Мария - родственница Арсеньевых, двоюродная сестра М. М. Лермонтовой. Эти сведения и послужили В. А. Мануйлову основой для его гипотезы.

Кандидатура М. А. Столыпиной на роль владелицы альбома, предложенная В. А. Мануйловым, оказалась удачна и потому, что она удовлетворяла еще одному важному требованию - летом 1825 г. М. А. Столыпина также была на водах. Е. А. Арсеньева прибыла туда, как видно из списка посетителей кавказских вод, опубликованного в августовском номере "Отечественных записок", не только со своими чадами и домочадцами, но и с тремя племянницами, дочерьми ее брата, Александра Алексеевича Столыпина, - Марией, Агафьей и Варварой.¹ Лермонтову они приходились тетками, но возраст их был таков, что он считал и называл их кузинами.² Одна из них вполне могла иметь альбом, взятый с собою в путешествие, и мальчик Лермонтов мог в нем по ее просьбе "нарисовать картинку", подписав под ней "М. L. L'an 1825, 1е 13 juin, aux Eaux chaudes".³ Так объяснялось важное обстоятельство в истории альбома - то, как он попал в руки Лермонтову, да еще на Кавказе, в 1825 г.

¹ (Мануйлов В. А. Летопись жизни и творчества М. Ю. Лермонтова.)

² (В "записке" 1830 г. об этой поездке Лермонтов писал: "Мы были большим семейством на водах Кавказских: бабушка, тетушки, кузины. К моим кузинам приходила одна дама с дочерью, девочкой лет девяти. <...> она <...> играла с кузиною в куклы" (6, 385).)

³ (Мануйлов В. А. Летопись жизни и творчества М. Ю. Лермонтова, с. 21.)

Однако гипотеза может считаться удовлетворительной, если она согласуется не только с одним, хотя бы и важнейшим, фактом, но со всеми (в идеале) или хотя бы с большей их частью. Этой следующей стадии проверки предположение В. А. Мануйлова не выдерживает.

В самом деле: М. А. Столыпина родилась в 1812 г. В 1825 г. ей было тринадцать лет, в 1817 г. (все записи рукой М. М. Лермонтовой сделаны не позже февраля 1817 г.) - всего пять лет. Между тем альбом был начат еще раньше - самое большое количество датированных записей в нем приходится на 1814 г.: л 42-"18 1/20 14", л. 88 - "St.-Petersburg, den 18-ten Feb<ruar> 1814", л. 57 -"19-го февр<аля> 1814", л. 81 - "18 2/19 14", л. 87 - "Le 19 de fevrier l'an 1814", л. 58, 59 - "27 апреля 1814. С.-П<етер>бург", л. 3 - "Le 30 d'avr<il>en 1814", л. 89 - "Москва, 1814 года, майя 23", л. 23 об. -"Moscou, 1814".¹

¹ (Отметим, что порядок записей, их удаленность от начала или конца альбома не имеют никакого значения при их датировании - запись в альбоме делали на первой открывшейся чистой странице. Поэтому и приведенная выше запись М. М. Лермонтовой ("Cette qui t'aime d'avantage...") на последней странице альбома говорит только о том, что она первой сообразила занять это место, заполненное подобными записями во всех альбомах.)

В 1814 г. М. А. Столыпина была еще в младенческом возрасте - ей едва исполнилось два года. Следовательно, по ранним датам альбома невозможно предположить, что он принадлежал ей. Тогда кому же? Выдвинем новую гипотезу и проверим ее фактами альбома.

В 1825 г. летом на Кавказе среди окружавших Е. А. Арсеньеву родственников была еще одна Мария. Это родная племянница Е. А. Арсеньевой, дочь ее сестры Екатерины Алексеевны Хастатовой, Мария Акимовна Шан-Гирей (1798 или 1799-1845). Дочь офицера Кавказской армии, она родилась и выросла на Кавказе в имении Шелковое, принадлежавшем ее отцу А. В. Хастатову (1756-1809). Здесь в 1816 или 1817 г. она вышла замуж за П. П. Шан-Гирея, здесь родились трое ее детей-сыновья Петр¹ и Аким (14 июня 1819 г.) и дочь Екатерина (7 июня 1823 г.).² За 1816-1825 гг. только однажды она покидала родные места - в начале 1821 г. вместе с матерью, Е. А. Хастатовой, она приезжала в Москву.³ Но, как известно, осенью 1825 г. М. А. Шан-Гирей с мужем и детьми навсегда покинула Шелкозаводск. Е. А. Арсеньева, приезжавшая летом этого года с внуком и родственниками на воды, уговорила свою любимую племянницу поехать с нею в Тарханы. Судя по быстроте, с которой в следующем 1826 г. Мария Акимовна стала владелицей соседнего с Тарханами небольшого имения Апалиха, можно с уверенностью предположить, что Е. А. Арсеньева знала о предстоящей продаже Апалихи и обещала племяннице свое содействие и помощь в ее приобретении.⁴ Год Мария Акимовна с семейством прожила в Тарханах, а с осени 1826 г. обосновалась в своей деревне, в соседстве своей тетушки. В Апалихе и в Тарханах прошла вторая половина ее жизни, посвященпая семье, воспитанию детей, хозяйству. Лишь на короткое время выезжала она отсюда в Москву, к тетушке, куда в 1828 г. отправила своего старшего сына Акима, а позже - в Петербург.⁵ Здесь она и скончалась 1 января 1845 г. и похоронена в Тарханах, возле часовни с могилами Лермонтовых и Арсеньевых.

¹ (В указе об отставке П. П. Шан-Гирея, подписанном А. П. Ермоловым 3 июня 1819 г., упоминается "сын Петр одного года и четырех месяцев" (по-видимому, вскоре умер) (см.: Вырыпаев П. А. Лермонтов. Новые материалы к биографии. Воронеж, 1972, с. 203).)

² (Даты по документам - свидетельствам о рождении - приведены Вырыпаевым (см. там же, с. 209 и 225, примеч. 12 и 14).)

³ (Даты по документам - свидетельствам о рождении - приведены Вырыпаевым (см. там же, с. 210 и 225, примеч. 14).)

⁴ (Помощь эта была самая реальная. Как известно теперь из опубликованного П. А. Вырыпаевым четвертого завещания Е. А. Арсеньевой, в 1826 г. она заложила часть своего имения в опекунский совет, чтобы помочь племяннице приобрести Апалиху (см. там же, с. 122-124). Завещание это составлено тотчас после смерти М. А. Шан-Гирей, отменившей прежние завещательные распоряжения, относившиеся к ней и не содержавшие упоминания о ее долге.)

⁵ (Лермонтов в апреле 1836 г. сообщал бабушке: "На днях Марья Акимовна уехала <...> был у нее, но не застал, и потому не писал с нею" (6, 435). Возможно, что М. А. Шан-Гирей поехала в Петербург вместе с Лермонтовым, возвращавшимся в полк после отпуска, проведенного в Тарханах (январь - февраль 1836 г.). Была она в Петербурге и в 1838 г. (см.: 6, 735).)

Таковы известные нам даты и факты из жизни М. А. Шан-Гиреа. Как видно из этого скупого перечня, можно говорить о двух периодах ее жизни - кавказском и тарханском. Отметим сразу же, что мы не располагаем никакими фактами о периоде времени от рождения М. А. Хастатовой и до выхода ее замуж за П. П. Шан-Гирея.

Обратимся теперь к анализу альбома и возможному сопоставлению добываемых из него сведений с тем, что известно нам о Марии Акимовне, чтобы выяснить, есть ли между Машенькой - владелицей альбома и Машей Хастатовой и другие совпадения, кроме имени, которые дали бы нам основание идентифицировать эти два лица.

Как уже отмечалось, в альбоме преобладают даты 1814 г. По-видимому, альбом был заведен в самом начале 1814 г. (самая ранняя дата - 20 января 1814 г. - л. 42) со специальной целью собрать богатую жатву для будущих воспоминаний - первые записи в нем (как можно судить по датированным, окруженным многими недатированными) сделаны на русском и преимущественно на французском языках и подписаны женскими именами и инициалами - Н... а П... а - л. 22; L...W...........- л. 23 об.; В. L. : : .-л. 25; A. Jasnowskv - л. 42 об; В. Nassakine - л. 81 и многие другие (см. также с. 125, примеч. 10). По-видимому, подруги учились вместе в Петербурге (пометы при датах на л. 58 и 59). На основании 8аписи на л. 4-5 (стихотворение "Ручеек, или Институтские бредни"), а также вышеупомянутой записи на л. 23, приведенной в книге Бродского (см. с. 125), можно думать, что это был не частный пансион, а Институт, учрежденный императрицей для воспитания благородных девиц. Девица М. А. Хастатова, по заслугам и чину ее отца, боевого генерала Кавказской линии, вполне могла быть принята в подобное привилегированное учебное заведение.¹

¹ (Однако в списках выпускниц Смольного института ее имени нет; более того, судя по этим спискам, в 1814 г. выпуска не было: тринадцатый выпуск был в 1812 г., а следующий, четырнадцатый, - в 1815 г., но в этом последнем нет не только имени Маши Хастатовой, но и имен ее подруг, известных нам по альбому (см.: Черепнин Н. П. Императорское воспитательное общество, т. 3. СПб.- Пг., с. 504-511).)

Во всяком случае в альбоме речь идет об Институте. Возможно также, что Машу забрали до срока, так как в записях нет упоминаний о выпуске - подруги прощаются только с Машей. По записи на л. 54, отличающейся от прочих своим более конкретным характером (это стихи на случай, а не те, которые кочуют из альбома в альбом), видно, что ее отъезд - неожиданность:

 Quoi, vous partez, vous allez an Caucase! 
 C'est un peu loin, je ne vous suivrai pas...1

¹ (Перевод с французского:

 Как, вы уезжаете, вы отправляетесь на Кавказ! 
 Это немного далеко, я не последую за вами...

)

Из этой записи мы узнаем наконец, куда увозят девушку. Кавказ - вторая (после имени владелицы альбома) точка совмещения реальной и "альбомной" биографии. Даты "27 апреля 1814" с пометой "С.-П<етер>бург" (л. 58, 59), а также, вероятно, и "Le 30 d'avr(il) en 1814" (л. 3) относятся к последним дням пребывания в Петербурге.

23 мая она была уже в Москве (л. 89); может быть, здесь она повидала своих родственниц - М. М. Арсеньеву, которая лишь совсем недавно стала подписываться как Лермонтова, и Е. А. Арсеньеву (известно, что Лермонтовы большую часть 1814 г. провели в Москве); возможно также, что встреча с ними произошла в Середникове, подмосковном имении брата Е. А. Арсеньевой, Дмитрия Алексеевича Столыпина, запись которого с подписью "Дмитрий Столыпин" (л. 31) также имеется в альбоме.

Обращает внимание сходство в тоне и характере записей Е. А. Арсеньевой н Д. А. Столыпина. Для них обоих молодая родственница - "Машенька", оба считают, что она "имеет все", что составляет "щастие сей жизни" - "добродетельное сердце, просвещенный разум, благородные навыки, неубогое состояние" (л. 31), и пожелать ей можно лишь недостающего ей здоровья (Е. А. Арсеньева) да уменья "владеть собою" (Д. А. Столыпин).

М. М. Лермонтовой принадлежит девять записей. Среди всех остальных записей альбома они несомненно выделяются по своим литературным достоинствам и вкусу. Большая часть их приведена в публикации Рыбкина. Но в нее не включено довольно большое, в 28 стихов, французское стихотворение, которое слишком явно противоречило его осмыслению альбома. Здесь М. М. Лермонтова обращается к Машеньке - владелице альбома, называя ее "своим другом - по уму и дарованиям, и сестрой - по душе и чувствам".

Стих "Je suis la soeur de Marie", кончающий первое восьмистишие, заключает и второе; в третьем восьмистишии этот стих несколько изменяется:

 Ton amitie peut me suffire, 
 Mais si jamais le sort te chagrine, 
 Viens pour partager tes soupirs - 
 Je suis ta soeur et поп pas ta cousine.1

¹ (Перевод с французского:

 Мне достаточно и твоей дружбы, 
 Но если когда-нибудь судьба тебя огорчит, 
 Приди разделить со мной свою печаль - 
 Я сестра тебе, а не кузина.

)

Записи М. М. Лермонтовой во многом напоминают по своему характеру записи институтских подруг Marie - несомненный интерес к поэзии, попытки собственного творчества. Это заставляет предположить, что тремя-четырьмя годами ранее своей кузины тот же Институт окончила и М. М. Арсеньева (разница в их возрасте составляет именно эти три-четыре года: М. М. Арсеньева родилась в 1795 г., М. А. Хастатова - в 1798 или 1799 г.); именно там могла зародиться эта пылкая дружба между кузинами.¹

¹ (Результатом наших первоначальных поисков в архиве "Воспитательного общества благородных девиц" (Смольный институт) было имя Марьи Арсеньевой в "Списке пансионеркам <...> за 1810 год", однако с пометой "не представлена", т. е. не привезена в Институт к началу учебы (ГНАЛО, ф. 2, он. 1, ед. хр. 337, л. 6 об.). Других данных, подтверждающих наше предположение, в этом архиве но обнаружено. В 1837 г. в институт была принята внучатая племянница Е. А. Арсеньевой Екатерина Аркадьевна Столыпина (ГИАЛО, ф. 2, он. 1, ед. хр. 3694, "О приеме девицы Столыпиной").)

Итак, остановка у родственников в Москве была остановкой на пути к Кавказу. Следующая группа помет связана с пребыванием на Кавказе. Это записи, относящиеся к 1817-1825 гг. и сделанные, судя по пометам, в Кисловодске, в Шелкозаводске, на Горячих водах: л. 32 - "Helene de Sperberg, a Kislovodsk, le 27 de juillette, Tan 1817"; л. 51 - "П. Петров. 1818, июля 30. Шелко-ваводск"; л. 80-"Кислые воды, 1820-го <г.>, августа 1-го. Александр Столыпин"; л. 65- "М. L. L'an 1825, le 13 juin, anx Eaux chaudes".

Прежде всего обратимся ко второй записи этой группы. Она, как нам представляется, чрезвычайно существенна для решения вопроса о том, кому принадлежал альбом. Приведем ее целиком:

 Когда - быть может - в час досуга 
 Меня вы вспомнить захотите, 
 Когда - быть может - имя друга 
 Вы с имем брата съедииите - 
 Тогда-то я могу сказать: 
 Мне больше нечего желать!

П. Петров

Запись эта принадлежит Павлу Ивановичу Петрову, двадцативосьмилетнему ротмистру, только что назначенному на Кавказ в распоряжение генерала Ермолова.¹ Вскоре он женился на младшей дочери генерал-майора Хастатова Анне Акимовне - родной сестре Марии Акимовны, что давало ему право называться "имем брата" для последней, - "имя друга" он надеялся заслужить. Другой сестры у Анны Акимовны не было. Это дает нам основание с уверенностью заключить, что Marie альбома - Мария Акимовна Шан-Гирей, рожд. Хастатова, кузина М. М. Лермонтовой и сестра (bellesoeur) П. И. Петрова.

¹ (Богданова О. Архивные материалы о П. И. Петрове, родственнике Лермонтова. - В кн.: М. Ю. Лермонтов. Сб. статей и материалов. Ставрополь, 19С0, с. 272.)

С именем Марии Акимовны вполне увязываются "кисловодские" записи Елены Шперберг и Александра Столыпина, - по-видимому, оба они приезжали на воды, первая - летом 1817 г., второй - летом 1820 г. Столыпины вообще часто бывали на Кавказе-там жила родия (Хастатовы), там были земли, принадлежавшие Столыпиным, военная молодежь служила там. Летом 1817 г. па Кавказ отправился глава фамилии Алексей Емельянович Столыпин вместе с дочерью Александрой Евреиновой и ее детьми;¹ в 1825 г. там побывала Е. А. Арсеньева с внуком и семейством своего старшего брата А. А. Столыпина.

¹ (См.: Вырыпаев П. А. Лермонтов. Новые материалы к биографии, с. 47. - А. Е. Столыпин скончался в пути и похоронен в одном из столыпинских имений на Северном Кавказе.)

Что касается записи Валериана Григорьевича Столыпина, датированной "1821, 26 июня" (л. 77), то она была сделана в Москве, куда М. А. Шан-Гирей вместе с матерью Е. А. Хастатовой ездила в 1821 г. и где 17 марта у нее родился сын Алексей. Восприемником мальчика при крещении были Г. Д. Столыпин и Е. А. Верещагина. Сын первого, кузен М. А. Шан-Гирей В. Г. Столыпин, и записал ей в альбом слегка измененные стихи И. М. Карамзина:

Любезная очам, как цвет весенний тленна, Любезная душе, как мрамор неизменна.

М. А. Шан-Гирей прогостила у родственников все лето - это видно из записи на л. 19, датированной "14 сентября 1821 г. Москва" и подписанной "Л. Зиновьева", и лишь осенью поднялась в далекий обратный путь.

Принадлежностью альбома М. А. Шан-Гирей объясняется без всяких натяжек и появление в нем летом 1825 г. рисунка ее десятилетнего племянника Мишеля Лермонтова, привезенного бабушкой Е. А. Арсеньевой на воды. В более ранние годы мальчик был еще очень мал, и, естественно, альбом мог быть ему интересен лишь в этот приезд. Чувство дружбы, связывавшее его покойную мать с М. А. Шаи-Гирей, о котором он узнал из альбома, выделило "тетиньку" среди всех других его родственников. Ее приезд в Тарханы, целый год жизни со всем семейством в доме Е. А. Арсеньевой навсегда сблизили обе семьи. Елизавета Алексеевна взяла к себе в дом ее старшего сына Акима, четырьмя годами моложе Лермонтова, который стал младшим товарищем ее внука и в учении и в играх; Мария Акимовна со своей стороны принимала участие в воспитании племянника, и ее привязанность занимала важное место в жизни мальчика, в младенчестве лишившегося матери и по воле бабушки лишенного отца. Четыре сохранившихся письма Лермонтова к "тетиньке" за 1827 - 1831 гг. свидетельствуют, что его отношения к ней исполнены доверия, откровенности, уверенности в ее интересе ко всем событиям его московской жизни ("Зная вашу любовь ко мне, я ие могу медлить, чтобы обрадовать вас" (6, 404), - пишет он ей после успешно выдержанного экзамена). Письма дают почувствовать, что мальчик привык беседовать со своей "милой тетинькой", а иногда а спорить, возражать, переубеждать (как, например, в письме, где он вступается перед нею "за честь Шекспира" - 6, 407, 408). До настоящего времени письма воспринимались как свидетельство взглядов Лермонтова. Но эти письма - участие в диалоге, они характеризовали и его собеседницу, однако до сих пор были характеристикой, которой не на что опереться, поскольку все, что было известно о М. А. Шан-Гирей, освещало ее исключительно со стороны родственных отношений.

Писем М. А. Шан-Гирей к Лермонтову не сохранилось. Однако, думается, что именно их характеристику мы встречаем в словах чиновника, составлявшего "Опись письмам и бумагам л<ейб>гв<ардии> гусарского полка корнета Лермонтова". В этой "Описи" первая группа писем характеризована следующим образом: "Лит. А. Письма бабки Лермонтова г-жи Арсеньевой, равно как матери его. В них все дышит благоразумием и самою теплою родительскою привязанностию, - обе дамы непрестанно снабжают молодого человека сего полезными советами" (6, 472). Это место "Описи" в комментарии сопровождается только таким примечанием: "Письма не сохранились" (6, 774); самый же факт упоминания писем матери не вызвал у комментатора ни вопроса, ни сомнения. Между тем следует отметить, что не известны письма М. М. Лермонтовой к кому бы то ни было; что касается писем ее к сыну, то их и быть не могло - Мария Михайловна скончалась 24 февраля 1817 г., когда сыну ее было немногим более двух лет и оп покамест не нуждался ни в письмах, пи в советах. Попытку предположить, что лейб-гвардии гусарского полка корнет Лермонтов хранил в своих бумагах письма матери, подаренные ему кем-то, кому они были адресованы, пресекают слова чиновника о том, что "обе дамы" - и бабка, и мать - "непрестанно снабжают молодого человека сего полезными советами": в них речь идет о ближайшем времени, о 1835, 1836 гг., и о Лермонтове - лейб-гусаре. Можно предположить, что как письма матери были восприняты чиновником письма М. А. Шан-Гирей.

По-видимому, Мария Акимовна действительно матерински любила своего племянника и он отвечал ей полным доверием. Ей он сообщает о своих успехах в учении ("...не для похвальбы, но собственно оттого, что вам это будет приятно" - 6, 403); свободно выражает свою радость по поводу приезда "папиньки"; наконец, ей посылает он один из первых своих поэтических опытов, стихотворение "Поэт", которое просит "тетиньку" "поместить к себе в альбом", обещая на вакации "исполнить свое обещание" и нарисовать "картинку" для этого же альбома (6, 405) На это упоминание об альбоме М. А. Шан-Гирей следует обратить внимание. В примечаниях к письму оно никак не комментировано; собственно, до сих пор о нем и невозможно было ничего сказать. Проведенное нами исследование альбома, владелицей которого до сих пор считалась М. М. Лермонтова, позволившее с несомненностью установить принадлежность его М. А. Шан-Гирей, дает нам основание считать, что в цитированном письме Лермонтова к тетушке от декабря 1828 г. он упоминает именно этот интересующий нас альбом. Хотя стихотворение, присланное Лермонтовым для альбома, М. А. Шан-Гирей хранила вместе с письмом племянника, но в ее альбоме находятся тринадцать его акварелей и два рисунка и среди них вклеенная в альбом "картинка" с датой "1829 года" на обороте (л. 84), по видимому присланная в исполнение обещания.¹

¹ (См.: Пахомов Н. Живописное наследство Лермонтова.- В кн.: Литературное наследство, т. 45-46. М., 1948, с. 97, № 3; см. там же акварели № 1, 4, 5, 15-23 и рисунки № 9 и 10.)

Мы можем теперь по-новому оценить роль М. А. Шан-Гирей в жизни Лермонтова в его детские годы, увидеть в ней не только добрую родственницу, но человека образованного, сильно и благотворно влиявшего на развитие мальчика. Ведь Мария Акимовна получила лучшее по тем временам образование, доступное русской женщине, - в одном из двух петербургских институтов для благородных девиц, существовавших к тому времени (или Смольный, или Мариинский); как позволяет судить альбом, в воспитании и образовании молодых девушек большая роль была отведена поэзии, поощрялись и собственные опыты стихотворства; здесь же, по-видимому, получил начало и интерес Марии Акимовны к театру. Этот интерес к искусству, к поэзии, к театру был сохранен ею и в зрелые годы - и здесь не должны быть забыты ни письма к ней Лермонтова, ни посланное им для ее альбома стихотворение "Поэт", касающееся высоких понятий творчества и вдохновения, ни, наконец, подписка на сочинения Пушкина,¹ характеризующая, конечно, в большей степени ее вкусы, чем вкусы ее мужа, П. П. Шан-Гирея.

¹ (Юдин В. Первая подписка.- Волга, 1969, № 4, с. 189.)

Многочисленные рисунки Лермонтова в этом альбоме, сделанные на протяжении более чем десятилетнего периода, свидетельствуют о прочности этой дружеской и родственной связи. Поскольку при жизни Лермонтова альбом постоянно находился в руках М. А. Шан-Гирей, то в дальнейших изучениях рисунков поэта в этом альбоме необходимо принимать во внимание, что Альбом тетушки не был, не мог быть для Лермонтова просто тетрадью или альбомом для рисования: обращаясь к нему, заполняя его своими рисунками, или "картинками", он всегда рисовал их для М. А. Шан-Гирей, следовательно, темы и сюжеты этих рисунков определялись не только выбором художника, но были в известной мере характерны и для вкусов и интересов владелицы альбома.

Возвращаясь к истории альбома М. А. Шан-Гирей, необходимо сказать несколько слов о позднейших записях в нем. Датированных среди них немного. Это стихотворное пожелание счастья в лоне семейства, относящееся ко 2 апреля 1826 г. и подписанное М. Андреевой (л. 68 об.) - общей гостьей Е. А. Арсеньевой и Марии Акимовны; рисунки, датированные 1 декабря 1829 г. (подписан инициалами "А: Ф: Б....." - л. 29), 1830 г. (подпись: "Наталья Евреинова"¹ - л. 36 об.) и 22 мая 1834 г. (без подписи - л. 20); небольшое стихотворение, подписанное инициалом,² с датой 11 марта 1832 г. (л. 6).

¹ (Это имя (и рисунок, изображающий пастушка, пьющего из источника) следующим образом комментируется в полустершейся карандашной записи на той же странице: "Ей было 29 лет, когда она рисовала. Будто бы здесь выражена ее задушевная идея (1 нрзб.) жизни вне сего суетного мира, т. е. высших благ. Ныне эта Евреинова, родственница бабушки Арсеньевой, в монахинях". Возможно, это дочь А. А. Евреиновой, рожд. Столыпиной (сестры Е. А. Арсеньевой).)

² (Некоторые записи, недатированные, а порой и неподписанные, могут быть равно отнесены ко времени как до, так и после отъезда М. А. Шан-Гирей из Шелкозаводска, например "Преложение псалма 90: Живый в помощи всевышнего" (л. 66-67). Стихотворение Н. Н. Анненкова "Я видел добродетель в мире" с его подписью, но без даты (л. 74) было вписано автором в альбом, по-видимому, вскоре после опубликования в журнале "Благонамеренный" (1820, ч. 9, № 5, с. 326-327). Н. Н. Анненков, родственник Столыпиных, мог записать это стихотворение в альбом своей кузины М. А. Шан-Гирей в ее приезд в Москву в 1821 г.)

Особую группу составляют рисунки Лермонтова. Большая их часть не имеет дат, датированы только четыре рисунка, один - 1829 г. (л. 84) и три - 1836 г. (л. 28, 30 об. и 83). Теперь отпадает необходимость для объяснения присутствия их в этом альбоме выдвигать версию о том, что в какой-то момент он стал собственностью поэта. Альбом хранился у его владелицы в Апалихе, а под рисунками Лермонтова мы находим либо, как в 1829 г., дату посылки рисунка, либо даты его пребывания в Тарханах.

Последняя запись альбома прямо опровергает версию о Лермонтове как владельце альбома, так как сделана она два года спустя после его смерти. Это стихотворение Анны Павловны Петровой, дочери П. И. Петрова (см. о нем выше, с. 132), вписанное ею в альбом своей тетушки 20 июня 1843 г. (л. 70). Из публикации "Дневника" ее брата Аркадия Павловича Петрова известно, что летом 1843 г. Петровы навестили М. А. Шан-Гирей и Е. А. Арсеньеву,¹ что было много разговоров, воспоминаний о Лермонтове, что Е. А. Арсеньева подарила А. П. Петрову, своему внучатому племяннику, картину работы Лермонтова. Но стихотворение А. П. Петровой, вписанное ею в альбом тетушки, посвящено событию, касающемуся прежде всего семьи Петровых и их ближайших родственников, - смерти маленького Саши Петрова (5 мая 1842 г.), любимца всей семьи. Стихотворение, полное искреннего чувства, хотя и не отличающееся ни стройным размером, ни соблюдением рифмы, по-видимому, попросила племянницу записать в свой альбом сама М, А. Шан-Гирей.

¹ (Богданова О. Э. Архивные материалы о П. И. Петрове..., с. 283.- В 1838 г. П. И. Петров был озабочен необходимостью дать воспитание своим младшим дочерям Анне и Варваре; М. А. Шан-Гирей советовала ему "не помещать детей в Москве" (приписка в письме Лермонтова П. И. Петрову от 1 февраля 1838 г. - 6, 735); в 1840 г. А. П. Шан-Гирей, будучи в Петербурге, ходил "довольно часто к ним в Институт" (Богданова О. Э. Архивные материалы о П. И. Петрове..., с. 285). По-видимому, лотом 1843 г. П. И. Петров приезжал забрать девушек и вместе с ними и сыном Аркадием навестил своих родственников.)

Наконец, последний штрих: альбом хранился в семействе Шан-Гиреев. М. А. Шан-Гирей умерла 1 января 1845 г. В начале 1860-х годов в Апалихе побывал Н. И. Рыбкин и получил этот альбом из рук ее мужа П. П. Шан-Гирея. Правда, следует отметить, что в этом же семействе возникла легенда, приписывавшая альбом матери Лермонтова. Н. И. Рыбкину сказал об этом П. П. Шан-Гирей. О том, что "альбом матери он (Лермонтов) всегда возил с собою и еще 11-летним мальчиком вносил в него свои рисунки", П. А. Висковатый узнал из рассказов Акима Шан-Гирея.¹ Основанием для такой легенды послужила самая многочисленность как записей М. М. Лермонтовой, так и рисунков Лермонтова в этом альбоме. Тем не менее внимательное изучение записей альбома убеждает нас, что он принадлежал М. А. Хастатовой-Шан-Гирей. Начатый в 1814 г., при выходе из Института, записями подруг, в дальнейшем он заполнялся в основном близкими ей людьми из родственного круга (среди которых были и ее двоюродная сестра М. М. Лермонтова, и племянник М. Ю. Лермонтов) и, как уже говорилось, до конца ее жизни оставался в ее руках.

¹ (Висковатый П. А. М. Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество. М, 1891, с. 19.)

Как "альбом М. М. Лермонтовой" известен также альбом, хранящийся в Рукописном отделе Института русской литературы АН СССР.¹ Собственно, это не альбом, а остатки альбома - девять разрозненных листков, вложенных в красный сафьяновый переплет от альбома, в котором, судя по толщине корешка, когда-то было не менее пятидесяти листков. На сохранившихся листах - два акварельных рисунка (л. 1 и 2) и записи рукою М. М. и Ю. П. Лермонтовых, сделанные в 1815-1816 гг. (даты: под акварелью на л. 1 - "1815, 22 августа" и на л. 5 об. под стихотворением, записанным Ю. П. Лермонтовым, - "Кропотово, 26 августа, 1816").

¹ (ИРЛИ, ф. 524, оп. 4, ед. хр. 21 (ср.: Описание рукописей и изобразительных материалов Пушкинского Дома. т. 2. М. Ю, Лермонтов. Ч. - Л., 1953, с 169-170. № 342).)

Внимательное изучение этих записей заставляет усомниться В том, что и этот альбом принадлежал М. М. Лермонтовой.

И здесь большая часть записей, сделанных рукою М. М. Лермонтовой, подписаны (пять из восьми). Поскольку в альбоме есть запись рукою Ю. П. Лермонтова - стихотворение "Я не скажу тебе люблю" - можно попытаться увидеть R нем своего рода сентиментальный дневник молодых супругов. Однако среди стихотворений, записанных рукою Марии Михайловны, есть одно, в котором грамматическая форма обращения дает возможность понять, что стихи обращены к женщине: "Доверенность в душе имею К одной тебе" (л. 4 об.). Из этого следует, что и все остальные стихи альбома обращены к ней же, в том числе и стихи, вписанные Ю. П. Лермонтовым (л. 5 об.):

 Кто часто говорит люблю, 
 Тот редко и любить умеет; 
 Иной не вымолвит люблю, 
 Так я не говорю люблю, 
 А чувством сильно пламенеет. 
 Храня молчанье осторожно. 
 Но верно так тебя люблю, 
 Как только лишь любить возможно.1

¹ (По-видимому, это был модный романс 1810-х годов - в 1814 г М. М. Лермонтова, записала слова его французского оригинала в альбом своей кузины М. А. Хастатовой - Шан-Гирей (л. 36-37).)

Акростих на л. 6, записанный Марией Михайловной, называет нам и имя этой особы - Catherine. Это Екатерина Петровна Лермонтова, в замужестве Свиньина, одна из пяти сестер Ю. П. Лермонтова. По-видимому, она вышла замуж вскоре после женитьбы брата, в приданое получила свою долю наследства, поэтому в завещании Ю. П. Лермонтова и в документах по разделу наследства имя ее не упоминается, и оно известно нам лишь благодаря упоминанию П. А. Висковатого и Н. П. Никольского.¹ Но в 1815 и 1816 гг. она еще жила в Кропотове, и брат и невестка, приезжая в тульское имение, оставили в ее альбоме свои записи. По-видимому, альбом Е. П. Лермонтовой был оставлен ею в Кропотове. В 1883 г. К. М. Цехановская, родственница Ю. П. Лермонтова и Е. П. Лермонтовой-Свиньиной, унаследовавшая Кропотово, отослала альбом в Лермонтовский музей Николаевского кавалерийского училища. Точнее, не весь альбом, а только те листки из него, на которых были записи и рисунки М. М. и Ю. П. Лермонтовых. К. М. Цехановская писала начальнику училища А. А. Бильдерлингу: "Пришлю Вам также стихи матери и отца М<ихаила> Ю<рьевича>, писанные ими в альбом".² Имя владелицы альбома ею не было названо, но из ее слов не следовало и того, что альбом принадлежал М. М. и Ю. П. Лермонтовым.

¹ (Висковатый П. А. М. Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество, с. 10; Никольский Н. Предки М. Ю. Лермонтова. - Рус. старина, 1873. т. 7, с. 553.)

² (Цит. по: Описание рукописей и изобразительных материалов Пушкинского Дома, т. 2. М. Ю. Лермонтов, с. 170,)