VII

Выразительная форма - это содержательная форма. Лермонтов добивался огромной силы воздействия своей поэзии на читателя не только в борьбе со штампами, при помощи создания ярких, свежих, живописных образов, но и путем сгущения смысловой энергии каждого стиха, уточнения мысли, путем устранения вялых строк и строф. Поэт мысли, он всегда стремился к углублению содержания. Понаблюдаем с этой стороны за работой Лермонтова над стихотворением "Поэт"^*. В нем судьба поэта, утратившего свое назначение, сравнивается с судьбой кинжала, который сначала "Наезднику в горах служил... много лет, Не зная платы за услугу", а затем стал бесполезной, бесславной золотой игрушкой.

^* (Черновой автограф находится в ГИМ, ф. 445, (Тетрадь Чертковской библиотеки, л. 61).)

В первых трех строфах автор ставит своей задачей изобразить кинжал как действенное боевое оружие. И вот по мере того, как эта идея раскрывалась более полно и ярко, повышалась и выразительность строк и строф. В черновом автографе читаем:

В серебряных ножнах блистает мой кинжал,
Геурга старого изделье,
Булат его хранит таинственный закал,
Для нас давно утраченное зелье.
Наезднику в горах служил он много лет
Орудьем гибельного мщенья,
И слышал он один его полночный бред
И сердца гордого биенье.
Забавы он делил послушнее раба
И, как сестра, делил печали.
Тогда ни золото, ни хитрая резьба
Его ножон не украшали. (II, 279)

Недостаточная выразительность этих строф объясняется прежде всего тем, что проводимая автором идея выражена слабо, многие строки работают вхолостую.

В окончательной редакции строки стали более содержательны и выразительны. Вместо вялых строк "Геурга старого изделье", "для нас давно утраченное зелье", автор создает стихи, ярко раскрывающие боевой "облик" кинжала: это - "Клинок надежный без порока", "Наследье бранного Востока". Указание на то, что кинжал слышал "полночный бред" своего хозяина и биение его гордого сердца, заменено описанием кинжала в столкновении с врагом:

Не по одной груди провёл он страшный след 
И не одну прорвал кольчугу. (II, 118)

Кроме того, поэт сумел отметить бескорыстность кинжала: служил, "не зная платы за услугу". В третьей строфе автор сначала изобразил кинжал только скромным, преданным товарищем (делил забавы и печали, не был украшен ни золотом, ни резьбой). В окончательной редакции, помимо этого, поэт сумел указать, что это был мужественный, непреклонный товарищ и что украшение было ему совершенно чуждо:

Забавы он делил послушнее раба, 
Звенел в ответ речам обидным; 
В те дни была б ему богатая резьба 
Нарядом чуждым и постыдным. (II, 118)

Как видим, автор добивается большей выразительности путем упорной работы над сгущением смысловой энергии стихотворных строк. По - иному зазвучала строфа, рисующая трагедию кинжала, когда она была доработана поэтом. Сначала трагичность его нового положения едва ощущалась:

Ножон, изрубленных когда - то на войне,
Лишён героя спутник бедный,
И ныне в золоте блистает на стене... (II, 279)

Но разве плохо лишиться изрубленных ножон и блистать в золоте! В печатном тексте мысль выражена предельно точно и ясно:

Теперь родных ножон, избитых на войне, 
Лишён героя спутник бедный, 
Игрушкой золотой он блещет на стене, 
Увы, бесславный и безвредный! (II, 118)

Эпитет "родных ножон" и сравнение "игрушкой золотой", введенные поэтом, образно выразили скорбь поэта в связи с потерей кинжалом своего истинного назначения.

Поэт всегда стремится сказать строкой как можно больше, вложить в нее более глубокий смысл. Охарактеризовав поэта прошлых лет ("Бывало, мерный звук твоих могучих слов..."), Лермонтов следующее четверостишие начал было с характеристики языка поэта: "Величествен и прост был гордый твой язык, Твои волшебные...". Но затем, избегая повторения, вложил мысль о непонимании современниками поэта: "Но скучен нам простой и детский твой язык, Нас тешат блестки и обманы" (II, 279). В окончательной редакции эпитет "детский", выражавший ироническое отношение к поэту, заменен на "гордый". Таким образом, автор здесь не только дал характеристику языка поэта, но и показал облик современного ему читателя.

Эта борьба за смысловую наполненность каждой строки, за соответствие формы идее видна и в правке стихотворения "На светские цепи"^*, где поэт стремился создать положительный образ женщины, воспитывавшейся среди народа и природы Украины и не похожей на женщин светского общества, в которое она попала. Работа шла, главным образом, по линии углубления противопоставления героини светскому обществу.

^* (Автограф хранится в ЦГАЛИ, ф. 276, оп. I, № 48 (на отдельном листке).)

Первая строфа, написанная без поправок, сразу намечала мотив отношений героини со светским обществом: "На светские цепи, На блеск упоительный бала Цветущие степи Украины она променяла" (ΙΙ, 142). Но во вторую строфу поэт вносит изменения, так как она отклонялась от затронутого мотива:

Но жаркого юга                 Но юга родного
Знакомые чувству приметы,      На ней сохранилась примета
Ни снежная вьюга               Среди ледяного,
Не смоет, ни хладные леты      Среди беспощадного света,
                 (II, 283)                       (II, 142)

Если в черновом варианте противопоставлялся юг снежному северу, то в окончательном тексте героиня показана в ее отношении к свету, подчеркнута ее моральная стойкость, проявившаяся в среде "беспощадного света".

Лермонтов уничтожает малейшие неточности в штрихах и деталях рисуемого портрета. Приведем черновой и окончательный текст четвертой строфы:

Таинственно сини,                   Прозрачны и сини,
Как небо тех стран, ее глазки,      Как небо тех стран, ее глазки;
Как ветер пустыни,                  Как ветер пустыни,
Безжалостно жгут ее ласки.          И нежат, и жгут ее ласки.
                   (ΙΙ,283)                           (II, 142)

Стихи и в первоначальном виде были звучные, эмоциональные, но зоркий глаз поэта сразу забраковал два места: эпитет "таинственно" романтически беспредметен и ничего не прибавлял к слову "сини", а эпитет "безжалостно жгут" вносил нежелаемый оттенок в образ поэтизируемой героини и в какой - то, пусть незначительной мере мог снизить его. И Лермонтов внес в описание глаз и ласки такие яркие и нужные штрихи, которые лучше передали обаяние героини, глубину и силу ее чувств.

В седьмой строфе поэт также заменил два слова, усилив идейный мотив конфликта героини со светом:

Как племя родное                    Как племя родное,
У мира опоры не просит,             У чуждых опоры не просит,
И в гордом покое                    И в гордом покое
Насмешку и грусть переносит.        Насмешку и зло переносит.
                   (II, 283)                        (II, 283)

Заменив нейтральное слово "мира" на слово "чуждых" и слово "грусть" на "зло", Лермонтов с большей ясностью указал на противопоставление героини светскому обществу, чуждому ее интересам и духовным запросам. Острота конфликта резко усиливается: от светского общества героиня переносит не только насмешки, но и зло.

В последней строфе первоначально также были детали, противоречившие идейному замыслу поэта:

От хитрого взора
Любовь в ней не вспыхнет пожаром,
Полюбит нескоро,
Зато не разлюбит уж даром. (II, 283)

Здесь определение "хитрого взора" недостаточно точно характеризовало взоры светских ловеласов, а стих "любовь в ней не вспыхнет пожаром" несколько разрушало создаваемый образ женщины, способной на глубокую преданную любовь, ласки которой "и нежат и жгут". И поэт делает сверху выразительные поправки:

От дерзкого взора
В ней страсти не вспыхнут пожаром!.. (II, 143)

Теперь найден точный эпитет к слову "взор" и дана такая деталь образу героини, которая вполне соответствует ее облику: в ней не вспыхнут кратковременные страсти, она не будет растрачивать свои душевные силы, но если кого полюбит, то будет любить горячо и преданно.

Для Лермонтова очень важна была наполненность стихотворения мыслями и чувствами. Не случайно он дал в стихотворении "Журналист, читатель и писатель резкую оценку бессодержательным стихам: "Стихи - такая пустота; Слова без смысла, чувства нету" (II, 145) Поэт считает, что настоящая поэзия может быть создана в часы творческого подъема, когда "На мысли, дышащие силой, Как жемчуг нижутся слова". Белинский справедливо отметил, что люди, которые несколько возвышаются над толпой, "отличат Лермонтова от какого - нибудь фразера, который занимается стукотнёю звучных слов и богатых рифм..." (IV, 546).