VI

Своеобразие работы Лермонтова над словом выражается не только в том, что в его поэтическом словаре играет большую роль, чем в пушкинском языке, эмоциональная, отвлеченная лексика. Оригинальность его словесного мастерства проявляется и в его особом отношении к различным группам слов, в частности, к славянизмам и романтическому словарю и фразеологии.

Пушкин, поэтический стиль которого сформировался во многом под влиянием классицизма, довольно широко и мастерски использовал славянизмы и античные образы не только, в ранний, но и в зрелый период творчества. Ему нередко приходилось при работе над стихотворениями преодолевать воспитанную в юности тягу к славянизмам и античной образности. Лермонтов же прошел мимо классицизма и его стилистических норм. Основное усилие ему приходилось направлять на борьбу с излишней романтической фразеологией. Слова же с архаической окраской он употреблял очень осторожно, заботясь о ясности и современности звучания речи.

Понаблюдаем за работой Лермонтова над стихотворением "Пророк"^*, в котором в образе пророка аллегорически изображается судьба современного ему поэта. Мы видим, что автор стремился придать речи героя - пророка - определенный архаический колорит. Но он не встал на путь предельного насыщения языка церковно - славянизмами, как это было у Пушкина, у которого стихотворение "Пророк" пестрит архаизмами и библеизмами ("Серафим", "персты", "зеницы", "отверзлись", "десница", "горний ангелов полет", "глаголом жги", "глас").

^* (Беловой и черновой автографы находятся в Рукописном отделе ГПБ, Собрание рукописей Лермонтова № 12 (Записная книжка, подаренная Лермонтову В. Ф. Одоевским, лл. 13 об.-15 и 23 об-24).)

Лермонтов вводит в своего "Пророка" лишь такие слова, с архаической окраской, которые были употребительны в современном ему языке. Например, поэт сначала было взял слово "потаенно" с архаическим произношением, рифмуя его с "надменно".

Когда же через шумный град
Я пробираюсь потаенно,
То слышу, детям говорят
Отцы с улыбкою надменной:
	                (II, 306)

Но затем он вместо слова "потаенно" ввел общепонятное, изменив рифмовку: "пробираюсь торопливо" - "с улыбкою самолюбивой" (ΙΙ,212).

Архаической стилизации речи поэта - пророка здесь содействуют слова: "старцы" и "град". Но подобные слова он выбирал очень осторожно. Так, первоначальные строки: "В глазах людей читаю я", "В меня все к близкие мои Бросали бешено каменья" приобретают в окончательной редакции следующий вид: "В очах людей читаю я", "В меня "все ближние мои...". В основном же нужный колорит создается самим сюжетом, напоминающим легенды об изгнанных из общества пророках ("бросали бешено каменья", "посыпал пеплом я главу", жизнь в пустыне, "мне тварь покорна там земная" и др.).

Иногда Лермонтов, работая над речью героя, колеблется в употреблении слова с необходимой ему стилистической окраской. В черновом автографе, в строке "Завет предвечного храня" поэт заменяет слово "предвечного" на "всевышнего", а в беловом автографе снова ставит: "завет предвечного".

Если в стихотворении "Пророк", в котором сознательно применен принцип архаической стилизации для создания романтической аллегории, поэт так осторожно использовал славянизмы, то в других стихах он был особенно строг. Даже в черновиках лирических стихов" Лермонтова мы почти не встречаем архаизмов. Можно указать лишь на два - три случая. Например, в стихотворении "Журналист, читатель и писатель, судя по копии В. Соллогуба, первоначально были такие строки:

Чтоб яд пылающей страницы
Нарушил сон отроковицы
И сердце юноши увлёк
В свой необузданный поток. (II, 285)

Четверостишие получилось выразительное, пафосное, рифма "страницы - отроковицы" очень звучная и богатая. Но автор идет на коренную правку строфы, на перемену рифмующихся слов с тем, чтобы устранить архаизм:

Чтоб тайный яд страницы знойной
Смутил ребенка сон покойный
И сердце слабое увлёк
В свой необузданный поток? (II, 150)

Заменив слова "отроковицы" и "юноши" словом "ребенка", поэт не только избежал архаизма, но и уточнил идейный смысл стихов. Он получил возможность вставить эпитет "сердце слабое", подчеркнуть, что сомнения поэта в плодотворности обличительного направления носят не абсолютный, а частичный характер: он опасается вредного влияния лишь на слабых, незрелых людей.

Если очень легко преодолел Лермонтов уже в раннем творчестве традиции церковно - книжного языка и мифологической образности, то гораздо трудней и сложней был для него процесс освобождения от влияния искусственно - романтической манеры речи. В ранней лирике Лермонтова были выражены его глубокие самостоятельные мысли и искренние чувства, в ней ощущается биение сердца своеобразной личности, человека думающего и сильно чувствующего. Но несколько выспренний романтический стиль юношеских стихотворений, отличающийся чрезмерным гиперболизмом в употреблении выразительных средств, недостаточной предметной изобразительностью и точностью описаний, мешал простоте и естественности выражения мыслей и переживаний поэта. Вырабатывая свой стиль, Лермонтов очень рано начал бороться со штампами романтической поэзии.

Создавая в 1837 году стихотворение "Узник" на основе раннего романтического стихотворения "Желание" Лермонтов взял только первые четыре стиха, выражавшие просто и ярко крылатую мечту узника о свободе, были устранены такие романтически пышные строки о дворце и фонтане, журчащем в мраморном зале:

Дайте мне дворец высокой, 
И кругом зеленый сад, 
Чтоб в тени его широкой 
Зрел янтарный виноград; 
Чтоб фонтан, не умолкая, 
В зале мраморном журчал, 
И меня б в мечтаньях рая, 
Хладной пылью орошая, 
Усыплял и пробуждал.
             (II, 47-48)

Такое насыщение стихов романтически - условными, далекими от жизни образами мешало конкретной мотивировке характера и судьбы героя и даже искажало его свободолюбивый облик, примешивая к его мечте о свободе и "буйном споре с дикой прихотью пучин" неожиданную мечту о роскошном дворце, фонтане в Мраморном зале, о саде с виноградом и т. д.

В "Узнике" поэт сохраняет романтическую мечту героя о свободе, а "мечтанья рая" устраняет. Основное место в стихотворении занимает теперь описание обстановки тюрьмы, поэтому мечта героя, его переживания получают жизненную мотивировку ("Но окно тюрьмы высоко. Дверь тяжелая с замком"... - II, 89). Причем Лермонтов, стремясь правдивее изобразить обстановку современной тюрьмы, первоначально найденное определение "Дверь чугунная крепка" заменяет на "дверь тяжелая", избегая преувеличения: чугунных дверей в тюрьмах тогда уже не было.

Зарисовка обстановки тюрьмы придает определенную социальную направленность свободолюбивому пафосу стихотворения.

Нарастание реалистических тенденций в лирике Лермонтова проявилось и в речи героя "Узника". Герой "Желания" говорил языком условно - поэтическим, для которого были характерны искусственно - романтические красивости вроде "Парус серый и косматый, Ознакомленный с прозой", "Разгуляюсь на просторе и потешусь, в буйном споре С дикой прихотью пучин", "Чтоб фонтан, не умолкая, В зале мраморном, звучал...". И хотя стихи были написаны талантливо и проникнуты искренним чувством, однако романтические преувеличения в поэтическом языке скрадывали подлинную правду пере жив амий узника. Работая над стихотворением "Узник". Лермонтов ищет простоты и естественности речи. Сравним черновой и окончательный тексты, в которых изображается гуляющий на свободе конь:

Добрый конь без седока            Добрый конь в зеленом поле
Ходит мирно в чистом поле         Без узды, один, на воле
Без узды один на воле             Скачет, весел и игрив,
Топчет смело без подков           Хвост по ветру распустив.
Зелень бархатных лугов                             (II, 89)
(зелень девственных лугов). 
                (ΙΙ, 274).

Красивости, вроде "бархатных" и "девственных лугов", и превратившийся в штамп народно - поэтический эпитет "чисто поле" мешали выражению серьезного и сосредоточенного чувства узника. Отбросив их, Лермонтов просто и выразительно передал мечту заключенного о свободе, заставив его позавидовать коню, весело скачущему "на воле". "Узник" - в основе своей реалистическое стихотворение. Утверждая мечту о свободе, автор не отрывает ее от действительности. Стихотворение на полнено конкретным, жизненным, общественным содержанием.

Стремление Лермонтова освободиться от элементов традиционно - романтической речи наблюдается не только в переделках более ранних произведений, но и при работе над стихами последних лет. Так, не сразу удалось Лермонтову создать естественную простоту разговорной речи человека из народа в стихотворении "Соседка".

В начальных вариантах стихотворение начиналось в типично романтической манере приподнятого риторического повествования:

Я в тюрьме и мечтаю о воле,
Сердце бьётся и просится в поле... (II, 285)*

^* (Автограф - ИРЛИ, ф. 524, оп. I, № 15 (тетрадь XV, л. 19))

Привычная условная фразеология, не способная передать истинного чувства, преследует поэта, мешает найти простые и реалистические слова и выражения:

Кто в тюрьме не мечтает о воле!
Кто в тюрьме не тоскует о воле!
Кабы крылья имел я, как птица. (II, 285)

Но теперь уже Лермонтов, тонкий ценитель и мастер выразительного поэтического языка, не может прельститься "блёсками и обманами" ложно - романтической красивости. Он находит очень простые, - обыденные, но выразительные строки, построенные на основе разговорного языка:

Не дождаться мне, видно, свободы, 
А тюремные дни будто годы; (II, 154)

В следующей строфе первый стих "Душно стало бы мне в этой клетке" (II, 285) заменяется типично разговорной фразой ("Умереть бы уж мне в этой клетке") (I, 154).

В портрет соседки сначала также прокралась деталь, взятая из романтической поэтики:

Но сидит она".долго вздыхая, 
На далекое небо глядя. (II, 285)

Неуместное здесь "небесное вздыхание" было заменено народно - разговорным выражением, сначала: "Видно, горькую думу тая", а затем: "Видно, буйную думу тая". Во всех остальных случаях Лермонтов даже в черновых, отвергнутых вариантах пользовался разговорным языком простонародья:

У отца ты украдь мне ключи,
Часовых разойтись подучи,
А для тех, что у двери стоят.
Я сберег наточенный булат.
(У меня есть надежный булат). (II, 285)

Эти стихи были отвергнуты не потому, что поэта не удовлетворяли эстетические качества языка, а потому, как отметил еще С. Н. Дурылин, что здесь была нарисована неправдоподобная картина побега^*.

^* (С. Н. Дурылин Как работал Лермонтов, М., изд. "МИР", 1934, стр. 52-53.)

Об отходе поэта от традиционно - романтического, устаревшего слога и его обращении к простоте народного разговорного языка красноречиво свидетельствует также история создания стихотворения "Бородино".

Возникшее в результате коренной переработки юношеского "Поля Бородина", оно является подлинным торжеством реалистичности, простоты, ясности, естественности поэтической речи.

В дореволюционном литературоведении бытовала версия о лермонтовских самоповторениях, т. е. о переработке поэтом своих незрелых юношеских произведений как о какой - то творческой слабости поэта и как его неопытности в искусстве.

Такие мнения преследовали вполне определенную цель - опорочить поэтическое мастерство великого русского поэта. Они были отвергнуты советским литературоведением. Обращение Лермонтова к переработке своих незрелых стихотворений свидетельствует не о слабости, а о возросшем мастерстве поэта, о его новом отношении к своему раннему "поэтическому дневнику".

Созревший талант, укрепившееся мировоззрение, жизненный опыт поэта давали возможность ему с большим мастерством раскрыть глубоко волнующую его тему, подойти к ней несколько по - новому. Используя подлинно поэтические находки в своей ранней лирике, в частности в "Поле Бородина", беспощадно выбрасывая все неестественно - фальшивое, вводя новые строки и строфы, Лермонтов создавал свои поэтические шедевры.

Из шести одиннадцатистрочных строф "Поля Бородина" Лермонтов использовал - частично художественный материал только двух - второй и четвертой. Первые четыре строки второй строфы, в которых изображалось утро и нападение противника, были заменены совершенно новыми стихами:

Пробили зорю барабаны,         И только небо засветилось,
Восток туманный побелел,       Всё шумно вдруг зашевелилось,
И от врага удар нежданный      Сверкнул за строем строй.
На батарею прилетел.           Полковник наш рождён был хватом,
                (II, 288).     Слуга дарю, отец солдатам...
                               Да, жаль его: сражен булатом,
                               Он спит в земле сырой. (II, 81)

Лермонтов не только конкретней изобразил нападение врага, но и ввел характеристику полковника, предваряющую его речь. Вторая часть строфы, содержащая речь полковника, вошла в "Бородино" с очень небольшими, но важными изменениями. Вместо невыразительной строки. "И вождь сказал перед полками" был введен яркий психологический штрих: "И молвил он, сверкнув очами". Романтически неопределенный образ вождя заменен образом близкого и дорогого солдатам полковника - хвата.

Вторая поправка связана с предыдущей: в речи полковника слово высокого стиля "погибнуть" заменено разговорным "умереть": "И умереть мы обещали". Во всем остальном семистишия обоих стихотворений полностью совпадают.

Так же требовательно отнесся поэт к четвертой строфе стихотворения "Поле Бородина", где изображалась картина сражения. Сопоставим строфу из "Поля Бородина" с соответствующей строфой из "Бородина":

Марш, марш! Пошли вперед, и        Вам не видать таких сраже-
                      боле                              ний!..
Уж я не помню ничего.              Носились знамена, как тени.
Шесть раз мы уступали поле         В дыму огонь блестел.
Врагу и брали у него.              Звучал булат, картечь виз-
Носились знамена, как тени,                             жала,
Я спорил о могильной сени,         Рука бойцов колоть устала,
В дыму огонь блестел.              И ядрам пролетать мешала
На пушки конница летала,           Гора кровавых тел. (II, 81)
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала,
Гора кровавых тел. (I, 289)

Первые четыре стиха из "Поля Бородина" были отброшены, так как не давали правдивого, конкретного изображения боя и душевного состояния героя ("Уж я не помню ничего"). Из второй части поэт устраняет псевдоромантическую строку: "Я спорил о могильной сени" и неудачный образ: "На пушки конница летала". Вместо них он вставляет образный стих: "Звучал булат, картечь визжала" и выразительную оценочную строку в начале строфы: "Вам не видать таких сражений". Но Лермонтов не оставил мысли изобразить атаку вражеской конницы. И создал целую картину, яркую и конкретную, которой не было в "Поле Бородина" ("Ну ж был денек! Сквозь дым летучий Французы двинулись, как тучи"...). Кроме того, введена еще одна новая строфа, рисующая рукопашный бой ("Изведал враг в тот день немало"...).

Эта забота об объективности, конкретности изображения сочетается в "Бородино" с борьбой за типичность и реалистичность речи героя.

Лермонтов придает языку рассказчика черты народной речи, насыщает ее разговорными оборотами и словечками: "Мусью", "басурманы", "у наших ушки на макушке", "тут - как - тут". Вместо "противник" - "враг", вместо "вождя" - "полковник". Вместо напыщенных ложно - романтических строк. "Душа от мщения тряслася И пуля смерти понеслася Из моего ружья" (I, 289) в "Бородине" мы слышим простой, живой голос солдата, ощущаем его юмор и решимость бить захватчика:

Забил заряд я в пушку туго 
И думал: угощу я друга! 
Постой - ка, брат мусью...
                  (II, 81)

Поэт выбросил все напыщенное, гиперболическое, не трогающее сердце читателя, вроде: "Брат, слушай песню непогоды, Она дика, как песнь свободы"; "Что Чесма, Рымник и Полтава? Я, вспомня, леденею весь"; "Скорей обманет глас пророчий, Скорей небес погаснут очи, Чем в памяти сынов полночи Изгладится оно". В результате большой работы вместо неопределенного общеромантического рассказчика перед читателем встал простой, русский солдат.

Вместе с изменением видения жизни, ростом художественного мастерства и усвоением традиций Пушкина в поэзии Лермонтова побеждают реалистические художественные средства. Поэт постигает выразительную силу живого разговорного языка, необычайно гибкого, богатого формами и красками, и постепенно освобождает свои стихи от романтической фразеологии и декоративной красивости. Он приближает язык к пушкинской простоте и естественности, реалистической определенности и конкретности поэтических красок, к непринужденным интонациям разговорного языка.

В 1841 году Лермонтов на основе стихотворения 1832 года "Прелестнице" создает глубокое по содержанию и прекрасное по форме стихотворение "Договор" Бичуя современное ему светское общество, поэт изображает с большим сочувствием женщину, которая "людским предубежденьем лишена семейных уз".

Первые три строфы стихотворения "Прелестнице" вошли в "Договор" с небольшими, но выразительными изменениями. Сравните:

Пускай ханжа глядит с през-         Пускай толпа клеймит пре-
                    реньем                             зреньем
На беззаконный наш союз...          Наш неразгаданный союз...
Как ты, кружусь в веселье           Как ты, кружусь в веселье
                    шумном,                             шумном,
Не чту владыкой никого...           Не отличая никого...
      ("Прелестнице", I, 29).              ("Договор", II, 196).

В "Договоре" отчетливее обозначен конфликт двух любящих людей с "идолами света" и союз героев освобожден от характера "беззаконности", отчего приобрел высокую поэтичность. Врагом любящей пары выступает здесь не какой-то отвлеченный "ханжа", а вся светская "толпа", к тому же она не "глядит с презреньем" (пассивное проявление чувств), а "клеймит презреньем". Поэт сильнее подчеркнул независимость характеров героя и героини, их презрительное отношение к враждебному им свету. Герой не только никого не считает "владыкой", но вообще относится к великосветской толпе с пренебрежительным равнодушием. Эти исправления были только последними мазками кисти художника. Вся предварительная работа была проделана еще в период создания стихотворения "Прелестнице". Так, в черновом автографе^* трагизм положения падшей женщины изображался в следующих двух вариантах:

^* (Черновой автограф - ИРЛИ, ф. 524, оп. I, № 4 (Тетрадь IV, л. 22).)

а) Пускай ни дочери, ни сына              б) Пускай ни к дочери, ни к
Ты вечно не прижмешь (к)                                        сыну
                груди:                    Ты груди вечно не прижмешь
И с нищетой тебя судьбина                 За то, что каждого мужчину
Ждет неизбежно впереди...                 За кучу злата обоймешь...
                                                         (II, 262).

Оба варианта были вычеркнуты. В первом недостаточно ясно показано, почему такая трагическая судьба ждет героиню. Во втором варианте ясно отмечено, что речь идет о падшей женщине. Это и определяет невозможность для нее иметь семью. Но мысль здесь была высказана натуралистически обнаженно. В таком виде стихи снижали образ героини как жертвы общества ("каждого мужчину За кучу злата обоймешь"). Поэт вообще отказался от такой конкретизации образа падшей женщины, ограничившись лишь указанием на беззаконность союза любящей пары и "на виновность общества в том, что она лишена возможности создать себе семью ("людским предубежденьем Ты лишена семейных уз").

Извлекая поэзию из самой жизни, Лермонтов преодолевал не только штампы романтической поэзии, но и прозаизмы, снижавшие поэтическую выразительность речи. Приведем первоначальный и окончательный тексты второй строфы стихотворения "Прелестнице", где автор стремится показать отношение героев к свету и его предрассудкам:

Но чужд я предрассудков света 
И не склоняюсь я главой, 
Как ты, не знаю в нём предмета 
Ни злобы, ни любви живой. (II, 262)

                 Но перед идолами света
                 Не гну колена я мои,
                 Как ты, не знаю в нём предмета
                 Ни сильной злобы, ни любви. (II, 29)

Вместо прозаических оборотов и языковых штампов "чужд предрассудков", "не склоняюсь главой" Лермонтов ввел выразительную метафору: "но перед идолами света...", придав внутренний блеск и глубокий смысл всему четверостишию. Уточняет поэт и мысль последней строки, повышая ее выразительность. Он подчеркнул, что у героев не отсутствует "злоба", ненависть к свету, но она перешла в какое - то равнодушное презрение, а что касается любви к свету, то ее нет, и не только "живой", но и никакой.

Последняя строфа стихотворения "Прелестнице" в "Договоре" была заменена совершенно другой по содержанию:

Живу без цели беззаботно,            Земного счастья мы не ценим,
Для счастья глух, для горя           Людей привыкли мы ценить;
                     нем,            Себе мы оба не изменим,
И людям руки жму охотно,             А нам не могут изменить.
Хоть презираю их меж тем!                    ("Договор", II, 190).
    ("Прелестнице", II, 29).

В "Прелестнице" герой изображался глухим к человеческому горю и счастью, человеком беззаботным, скрытным и даже двуличным. В "Договоре" автор подчеркнул независимость героев от света и преданность друг другу.

Был создан и новый финал, более реалистический:

Мы смехом брань их уничто-           В толпе друг друга мы узнали,
                     жим.            Сошлись и разойдемся вновь..
Нас клеветы не разлучат;             Была без радости любовь.
Мы будем счастливы, как мо-          Разлука будет без печали. 
                     жем,                               (II, 190)
Они пусть будут как хотят.
                 (II, 99).

Вместо строк, проникнутых наивным юношеским оптимизмом ("Мы смехом брань их уничтожим") была введена концовка, предсказывающая трагический исход любви двух выделяющихся из общества людей ("Сошлись и разойдемся вновь"). Стихотворение в таком виде раскрывало правду жизни того времени, больше говорило о судьбе передовых людей и вызывало большую ненависть к свету.

Добиваясь точного выражения идейного замысла, Лермонтов стремился найти свежие и яркие метафоры, сравнения. В стихотворении, посвященном А. Г. Хомутовой, сначала была употреблена метафора: "прежних лет огонь священный", а затем он затасканное слово "огонь" заменил на "восторг", создав простую и свежую метафору:

И прежних лет восторг священный,
Воспоминаньем оживленный,
Он перед нею изливал. (II, 279 и 115)

В стихотворении "Памяти А. И. Одоевского" поэт вычеркнул метафоры - штампы: "цвет души", "сохранил святой огонь", сказав проще и лучше: "В нем тихий пламень чувства не угас".

Но ни один поэт не может совершенно обойтись без традиционных словесных образов. Лермонтов тоже пользуется ими, но умеет их обновить, придать им отличительные черты своего эмоционального стиля. Так, в стихотворении "Журналист, читатель и писатель" ему удалось заставить свежо зазвучать часто употреблявшееся в метафорах слово "яд". Уже в первом варианте это слово употреблено удачно. "Чтоб яд пылающей страницы Нарушил сон отроковицы И сердце юноши увлек В свой необузданный поток". В окончательном тексте художественная действенность и свежесть образа еще более повысилась: "Чтоб тайный яд страницы знойной Смутил ребенка сон покойный И сердце слабое увлек В свой необузданный поток!" (II, 150). В речи писателя, сомневающегося в плодотворности для молодежи обличительной поэзии, слово "яд" оказалось удачным.

В процессе создания метафорических образов Лермонтов обычно усиливал их звучание, их смысловую содержательность эмоциональным эпитетом или экспрессивным существительным. В "Валерике", добиваясь нужной выразительности в раскрытии своих переживаний, поэт перебирает несколько вариантов строк: "...влачил тяжелых много лет", "... "влачил напрасных много лет", "влачил я цепь тяжелых лет". Образ "цепи лет", усиленный эпитетом "тяжелых", оказался очень удачным, предельно эмоциональным.