Приезд в Петербург

Приезд в Петербург

1

В конце июля или в самом начале августа 1832 года Михаил Юрьевич Лермонтов, вынужденный после нескольких столкновений с реакционными профессорами оставить словесное отделение Московского университета, приехал вместе с бабушкой, Елизаветой Алексеевной Арсеньевой, в Петербург.

Лермонтову шел в то время восемнадцатый год. Это был широкоплечий, невысокого роста юноша. Он не был красив, но внимание каждого, даже незнакомого с ним, невольно останавливалось на его смуглом, немного скуластом лице и особенно черных проницательных глазах, взгляд которых обладал какой-то необыкновенной силой. Часто этот взгляд был тяжел и задумчив, иногда выражал иронически насмешливое отношение к окружающему, изредка, в кругу близких, освещался озорным огоньком.

Без сожаления покинул он Московский университет, но расстаться с родной Москвой было нелегко. "...Москва моя родина и всегда ею останется,- писал Лермонтов вскоре после переезда в Петербург.- Там я родился, там много страдал и там же был слишком счастлив!"

Петербург не сразу завладел вниманием юного поэта. Многое ему здесь чуждо и не по душе. Разъезжая по северной столице, знакомясь с ней и ее окрестностями, Лермонтов постоянно возвращался в своих мыслях к Москве, вспоминал тревоги и радости последних двух лет. В 1831 году он пережил пылкое увлечение дочерью известного московского драматурга Ф. Ф. Иванова, Натальей Федоровной, девушкой необыкновенной красоты. Но вскоре он убедился, что Наталья Федоровна предпочитает одного из его друзей.

Горестное ожесточение и сожаление о напрасно растраченном жаре души охватило юношу.

Лермонтов начинает посещать московские гулянья, балы, маскарады. Он почти не бывает в университете, старается забыть о своем горе. Именно в таком состоянии однажды во время загородной прогулки он обратил внимание на милую, тихую Вареньку Лопухину, которую видел и раньше, но как-то не замечал. Лопухины жили неподалеку, были с бабушкой Лермонтова в родстве, и поэт посещал их запросто. Он был дружен со старшей сестрой Вареньки Марией Александровной и их братом Алексеем. Лермонтов внутренне сопротивлялся нахлынувшему на него новому чувству. Он старался уверить себя и Вареньку, что их сближение случайно и недолговечно. Но прошел месяц, "и они убедились оба, что влюблены друг в друга до безумия".

Лермонтов М. Ю. Портрет работы П. Е. Заболотского. 1840 г.

Долгое время воспитывавшаяся в деревне, Варенька не утратила еще сельской свежести и простоты. Над бровью у нее чернело маленькое родимое пятнышко, и с детских лет ее дразнили: "У Вареньки родинка, Варенька уродинка!" Иногда Варенька могла показаться некрасивой, но в минуты душевного волнения ее одухотворенное, подвижное лицо озарялось и становилось прекрасным. По словам друга детства и дальнего родственника Лермонтова А. П. Шан-Гирея, "милая, умная, как день, и в полном смысле восхитительная, В. А. Лопухина была натура пылкая, восторженная, поэтическая".

Варенька знала о недавнем глубоком чувстве Лермонтова к Наташе Ивановой и пыталась проникнуть в тайну его разочарованности, как-то утешить, успокоить его.

Не раз Лермонтов сопоставлял Вареньку Лопухину с Натальей Федоровной, которую все еще не мог забыть, и все больше понимал, как близка и дорога ему Варвара Александровна. Так возникло одно из первых петербургских его стихотворений:

 Она не гордой красотою 
 Прельщает юношей живых, 
 Она не водит за собою 
 Толпу вздыхателей немых. 
 И стан ее не стан богини, 
 И грудь волною не встает, 
 И в ней никто своей святыни,
 Припав к земле, не признает.
 Однако все ее движенья, 
 Улыбки, речи и черты 
 Так полны жизни, вдохновенья, 
 Так полны чудной простоты. 
 Но голос душу проникает, 
 Как вспоминанье лучших дней, 
 И сердце любит и страдает, 
 Почти стыдясь любви своей.

Уехав в Петербург, Лермонтов прямо не решался писать Вареньке. Но, обращаясь к Марии Александровне, он пытается узнать, не забыла ли его Варенька, как проводит время: "Мне бы очень хотелось задать Вам один небольшой вопрос, но перо отказывается его написать. Если угадаете - хорошо, я буду рад; если нет - значит, задай я этот вопрос, вы все равно не сумели бы на него ответить".

Мария Александровна догадалась сразу и ответила: "Поверьте мне, что я не потеряла способности угадывать ваши мысли, но что вы хотите, чтоб я вам сказала? Она здорова, по-видимому, довольно весела, вообще ее жизнь такая однообразная, что даже нечего о ней сказать, сегодня как вчера. Я думаю, что вы не очень огорчитесь, узнав, что она ведет такой образ жизни, потому что он охраняет ее от всяких испытаний; но с своей стороны я бы желала для нее немного разнообразия, потому что, что это за жизнь для молодой особы, слоняющейся из одной комнаты в другую, к чему приведет ее такая жизнь?"

Однако переезд Лермонтова в Петербург привел к разрыву с женщиной, которую он любил всю свою недолгую жизнь.

Первое время в Петербурге Лермонтов чувствовал себя одиноко. Захваченный воспоминаниями о недавно пережитом, он отнесся к новому городу отчужденно:

 По произволу дивной власти 
 Я выкинут из царства страсти, 
 Как после бури на песок 
 Волной расшибенный челнок.

Так определял Лермонтов свое состояние в письме к приятельнице с детских лет С. А. Бахметевой.

Пока с помощью родных и знакомых Е. А. Арсеньева подыскивала подходящую квартиру, Лермонтов, по его собственному признанию, "...рассматривал город по частям и на лодке ездил в море". Плоские берега Финского залива и первые встречи с морем не произвели на него ожидаемого впечатления:

 И, наконец, я видел море, 
 Но кто поэта обманул?.. 
 Я в роковом его просторе 
 Великих дум не почерпнул; 
 Нет! как оно, я не был волен:
 Болезнью жизни, скукой болен
 (Назло былым и новым дням), 
 Я не завидовал, как прежде, 
 Его серебряной одежде, 
 Его бунтующим волнам.

Прошло две-три недели, и Лермонтов однажды во время прогулки по берегу Финского залива написал стихотворение "Парус":

 Белеет парус одинокой 
 В тумане моря голубом!.. 
 Что ищет он в стране далекой? 
 Что кинул он в краю родном? 

 Играют волны - ветер свищет, 
 И мачта гнется и скрыпит... 
 Увы, - он счастия не ищет 
 И не от счастия бежит! 

 Под ним струя светлей лазури, 
 Над ним луч солнца золотой... 
 А он, мятежный, просит бури, 
 Как будто в бурях есть покой!

Случайное впечатление, белый парус в дымке золотого осеннего дня... а в творческом сознании поэта возникает один из самых выразительных образов, символизирующих его мятежные порывы, его стремление к свободе. Пафос, которым проникнуто это стихотворение, его художественные образы, и в первую очередь образ мятежного паруса, ищущего бури, выражали настроения, свойственные не только Лермонтову-поэту, но и всей передовой русской интеллигенции тридцатых годов XIX века. Образ одинокого паруса Лермонтов запечатлел и в живописном произведении того же времени - в акварельном морском пейзаже (ныне хранится в Государственной Публичной библиотеке имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде).

2

В августовском письме к С. А. Бахметевой Лермонтов сообщал, что "вчера" они с бабушкой перебрались "на квартиру", и добавлял: хотя дом этот "прекрасный", но "со всем тем душа моя к нему не лежит; мне кажется, что отныне я сам буду пуст, как был он, когда мы взъехали". Речь идет о доме Ланского на набережной реки Мойки у Синего моста (он не сохранился). Дом этот стоял на месте, занимаемом теперь домами № 84 на Мойке и № 15 по переулку Пирогова. В то время это было большое здание; оно выходило фасадом в Глухой переулок (впоследствии Максимилиановский, ныне пер. Пирогова). Перед домом был разбит сад, который тянулся вдоль Мойки и был отделен от набережной оградой на каменных столбах.

Окна комнаты Лермонтова выходили на Мойку. Однажды поэт наблюдал необычное для него зрелище. Он писал об этом М. А. Лопухиной: "Вчера, в 10 часов вечера, было небольшое наводнение, и даже трижды было сделано по два пушечных выстрела, по мере того, как вода убывала и прибывала. Ночь была лунная, я сидел у своего окна, которое выходит на канал..."

В целом, как город, Петербург не понравился Лермонтову. Столица казалась ему пасмурной, холодной и неприветливой:

 Увы! как скучен этот город, 
 С своим туманом и водой!.. 
 Куда ни взглянешь, красный ворот, 
 Как шиш, торчит перед тобой: 
 Нет милых сплетен - всё сурово, 
 Закон сидит на лбу людей; 
 Всё удивительно и ново - 
 А нет не пошлых новостей! 
 Доволен каждый сам собою, 
 Не беспокоясь о других, 
 И что у нас зовут душою, 
 То без названия у них!..

Впоследствии в незаконченном петербургском романе "Княгиня Лиговская" Лермонтов описал состояние апатии, охватившее его в первые дни пребывания в северной столице: "Многие жители Петербурга, проведшие детство в другом климате, подвержены странному влиянию здешнего неба. Какое-то печальное равнодушие, подобное тому, с каким наше северное солнце отворачивается от неблагодарной здешней земли, закрадывается в душу, приводит в оцепенение все жизненные органы. В эту минуту сердце неспособно к энтузиазму, ум к размышлению".

Не сразу открылось Лермонтову противоречивое многообразие Петербурга. Светские гостиные, куда он попал вскоре после приезда в столицу, как бы заслонили от него истинное лицо города, все то, что в нем свершалось: "...видел я образчики здешнего общества: любезнейших дам, учтивейших молодых людей - все вместе они производят на меня впечатление французского сада, <...> в котором с первого раза можно заблудиться, потому что хозяйские ножницы уничтожили всякое различие между деревьями!"

Так писал Лермонтов М. А. Лопухиной 28 августа 1832 года. За несколько дней до того в письме к С. А. Бахметевой, жалуясь на одиночество в петербургском светском обществе, поэт восклицал: "...у меня нет ключа от их умов - быть может, слава богу!"

Но пройдет несколько лет, и Лермонтов поймет, что Петербург многолик. Императорская столица, город департаментов и казарм, была в то же время очагом передовой культуры, противостоящей самодержавной власти. В сознание Лермонтова вошли образы "Медного всадника" Пушкина и петербургских повестей Гоголя. Ему открылись социальные противоречия петербургской жизни, он узнал, какая большая созидательная работа совершалась здесь. Город, в котором жили Ломоносов, Радищев, декабристы, и в тридцатые годы XIX века оставался местом напряженной борьбы лучших русских людей с темными силами реакции. Здесь творили Крылов и Пушкин, в Академии наук уже работали не иноземные, а русские ученые. Несмотря на то, что в Академии художеств все еще господствовали требования ложноклассической школы, далекие от воспроизведения реальной жизни и общественной борьбы, в Петербурге в эти годы успешно работали и зачинатели реалистического искусства в области жанровой и пейзажной живописи - А. Г. Венецианов с учениками, П. А. Федотов и др. В первой половине XIX века, предвосхищая так называемую натуральную школу в литературе, русские художники (К. Беггров, А. Брюллов, К. Зеленцов, А. Орловский, В. Тимм и др.) в жанровых картинах и рисунках запечатлели народный быт столицы, типы ремесленников, торговцев, нищих, трудовые сцены, эпизоды уличной жизни.

В те годы в Публичную библиотеку продолжали стекаться со всей страны рукописные и книжные богатства. D литературных салонах и многочисленных кружках Петербурга собиралась дворянская интеллигенция.

Однако Лермонтов по приезде в Петербург не скоро познакомился с этими лучшими людьми, объединившимися вокруг А. С. Пушкина и В. Ф. Одоевского и встречавшимися друг с другом в гостеприимных домах А. Н. Оленина, М. Ю. Виельгорского, Карамзиных.

Сближение с литературным Петербургом произошло только после того, как Лермонтов выступил со стихотворением "Смерть поэта".

3

У кого же бывал Лермонтов в Петербурге в 1832 году? "Как только я приехал, я посещал - и признаюсь, довольно часто - родственников, с которыми я должен был познакомиться, но в конце концов я убедился, что мой лучший родственник - я сам..." - писал поэт М. А. Лопухиной. Среди этих родственников были Арсеньевы, Евреиновы, Ахвердова, Столыпины.

Брат родного деда Лермонтова М. В. Арсеньева, генерал-майор Никита Васильевич, жил со своей семьей, состоявшей из жены Авдотьи Емельяновны и сына Емельяна Никитича, служившего в лейб-гвардии Литовском полку, в той части города, которая находилась за Никольским мостом. Она называлась Коломной. Вспомним, что здесь Пушкин поселил своих скромных героев - бедного Евгения из петербургской повести "Медный всадник" и вдову с дочерью Парашей из поэмы "Домик в Коломне". Великолепно подметил особенности Коломны Гоголь в "Портрете": "Тут все непохоже на другие части Петербурга; тут не столица и не провинция; кажется, слышишь, перейдя в Коломенские улицы, как оставляют тебя всякие молодые желанья и порывы. Сюда не заходит будущее, здесь всё тишина и отставка, всё, что осело от столичного движения. Сюда переезжают на житье отставные чиновники, вдовы, небогатые люди, имеющие знакомство с сенатом... Жизнь в Коломне страх уединенна: редко покажется карета, кроме разве той, в которой ездят актеры... Тут все пешеходы: извозчик весьма часто без седока плетется, таща сено для бородатой лошаденки своей... Вдовы, получающие пенсион, тут самые аристократические фамилии..."

Двухэтажный особняк Н. В. Арсеньева стоял на углу улиц Большой Мастерской (ныне Лермонтовский пр.) и Торговой (ныне ул. Союза Печатников) и выделялся среди окружающих зданий. Сейчас это шестиэтажный дом под № 8/10а. Его перестроил архитектор Долгинов, превратив в шестиэтажное здание в стиле модерн. В то время при доме был сад, тянувшийся по Мастерской улице, а в саду высилась большая деревянная беседка, которая существовала еще в шестидесятых годах прошлого века.

У Н. В. Арсеньева, которого многочисленные молодые родственники называли "дедушкой", собирались по воскресеньям. По приезде в Петербург Лермонтов и бабушка остановились сначала именно у него. Позднее, в годы учения в Школе юнкеров, поэт также бывал у "дедушки", а будучи корнетом лейб-гвардии Гусарского полка, стоявшего в Царском Селе, приезжая в столицу, занимал комнаты в нижнем этаже его обширного дома. Здесь встречал Лермонтова его дальний родственник М. Н. Лонгинов, в воспоминаниях которого читаем: однажды "после обеда Лермонтов позвал меня к себе вниз, угостил... трубкой, сел за фортепиано и пел презабавные русские и французские куплеты (он был живописец и немного музыкант)".

Одна из сестер бабушки - Александра Алексеевна была замужем за Евреиновым. С ее сыном Павлом Александровичем, служившим в лейб-гвардии Измайловском полку, поэт сначала дружески сошелся, как это видно из писем его к московским приятельницам. Но вскоре Лермонтов в нем разочаровался.

Более интересными оказались другие знакомства.

С 1832 года Лермонтов вместе с бабушкой бывал у Прасковьи Николаевны Ахвердовой, жены генерала Ф. И. Ахвердова, командира артиллерии Отдельного грузинского корпуса. Эта умная и образованная женщина, увлекавшаяся живописью и музыкой, начитанная, приходилась троюродной сестрой покойной матери поэта М. М. Лермонтовой. Петербургский адрес П. Н. Ахвердовой Лермонтов впоследствии записал в одном из альбомов ("Ахвердов[а] на Кирочн[ой]"). Дом, в котором она жила, сохранился. Он находится на углу улиц Кирочной (ныне Салтыкова-Щедрина) и Потемкинской (ныне Таврическая) под № 48/13.

П. Н. Ахвердова была интересной собеседницей для Лермонтова. С 1816 по 1830 год она жила в Тифлисе, где воспитывала Нину Александровну Чавчавадзе, ставшую женой А. С. Грибоедова. А все, что было связано с декабристами и с автором "Горя от ума", не могло не привлекать Лермонтова. В годы, проведенные в Московском пансионе и Московском университете, он читал запрещенные стихотворения Пушкина и Рылеева, был и сам, как сказал А. В. Луначарский, "последним и глубоко искренним эхом декабрьских настроений".

Арсеньева Е. А.

О Грибоедове и декабристах Лермонтов несомненно должен был слышать и от Веры Николаевны Столыпиной, муж которой сенатор Аркадий Алексеевич Столыпин, родной брат бабушки поэта, был в дружеских отношениях с В. К. Кюхельбекером, Грибоедовым, Рылеевым. Как известно, члены Северного тайного общества декабристов намечали Аркадия Алексеевича, как и его тестя Н. С. Мордвинова, в предполагаемый состав Временного правительства. После смерти Столыпина Рылеев посвятил его вдове стихотворение, которое под заглавием "В. Н. Столыпиной" было напечатано в 1825 году в "Северной пчеле".

Приехав в столицу, Лермонтов вскоре посетил В. Н. Столыпину. Она жила тогда на даче, в двенадцати верстах от столицы, на Петергофской дороге (ныне пр. Стачек). Бывал поэт и в ее петербургской квартире (после смерти мужа Вера Николаевна переехала с детьми в дом своего отца, Н. С. Мордвинова, находившийся на Театральной площади). Он сохранился в перестроенном виде (ныне № 4 по ул. Глинки). Познакомился Лермонтов и с детьми В. Н. Столыпиной, которые приходились двоюродными братьями и сестрами его матери. Со своим сверстником Николаем, впоследствии камер-юнкером, преуспевающим чиновником министерства иностранных дел, поэт не смог сойтись близко. Дружеские отношения позднее установились у Лермонтова с его братом Алексеем, который был двумя годами моложе поэта. Они вместе учились в Школе юнкеров, одновременно служили в лейб-гвардии Гусарском полку. Алексей Столыпин, по прозвищу Монго, был секундантом на обеих дуэлях Лермонтова.

Тринадцатилетней девочкой была тогда сестра Николая и Алексея Столыпиных, Мария, впоследствии известная петербургская красавица. В 1837 году Мордвиновы выдали ее замуж за И. А. Бека, поэта и переводчика "Фауста" Гете. Портрет Марии (гравюра Г. Робинсона с портрета работы В. И. Гау) воспроизведен в 1841 году в альманахе "Утренняя заря", издававшемся В. Владиславлевым в Петербурге.

Уже после смерти поэта, в 1843 году, Мария Аркадьевна Бек, овдовев, вышла замуж вторично за близкого знакомого Лермонтова, Павла Петровича Вяземского. Впоследствии в "Письмах и записках" француженки Оммер де Гелль, по всей вероятности являющихся вымыслом, литературной мистификацией, Вяземский вывел Лермонтова в качестве одного из действующих лиц.

Младшему из Столыпиных, Дмитрию, в 1832 году было двенадцать лет. Впоследствии, будучи воспитанником Школы юнкеров, Д. А. Столыпин бывал у Лермонтова в Царском Селе, когда поэт жил там вместе с А. А. Столыпиным (Монго). Постоянно общался Дмитрий Столыпин с Лермонтовым и в последний приезд поэта в Петербург в 1841 году. После смерти Лермонтова он получил от А. П. Шан-Гирея рукопись поэмы "Демон". Об этом произведении и истории его публикации Дмитрий Аркадьевич позднее рассказывал первому биографу поэта - П. А. Висковатому.

Д. А. Столыпин был композитором-дилетантом. Он - автор двух романсов на слова Лермонтова: "Два великана" ("В шапке золота литого...") и "Люблю тебя нездешней страстью..." (отрывок из "Демона"), изданных в 1870-х годах.

В 1882 году Д. А. Столыпин передал в музей при Николаевском кавалерийском училище рисунок Р. К. Шведе, изображающий Лермонтова на смертном одре, и некоторые рисунки поэта.

Семья В. Н. Столыпиной, с которой Лермонтов познакомился в августе 1832 года, сыграла большую роль в дальнейшей жизни поэта и судьбе его наследия (литературного и живописного),

В это же время в Петербурге произошла встреча Лермонтова еще с одним Столыпиным - Алексеем Григорьевичем, сыном сестры бабушки поэта, Наталии Алексеевны (она была замужем за своим однофамильцем Григорием Даниловичем Столыпиным). Их семья перебралась тогда в столицу. А. Г. Столыпин, временно выходивший в отставку, был офицером лейб-гвардии Гусарского полка. Он был несколько старше поэта: ему исполнилось уже двадцать семь лет.

В прошлом воспитанник Московского университетского пансиона (не окончил его), имевший склонность к музыке (он играл на скрипке) и к литературе, А. Г. Столыпин подружился с поэтом.

Известно, что, приехав в Петербург, Лермонтов предполагал сначала поступить в университет, но ему отказались зачесть два года, проведенные в Московском. К тому же именно с этого учебного года в университетах вводился четвертый курс. Лермонтову предстояло, таким образом, учиться целых четыре года. Он не знал, что ему делать... В это-то время и оказался рядом с ним А. Г. Столыпин. Он открыл перед своим молодым родственником заманчивую возможность: через два года стать офицером и не зависеть от помощи бабушки. Повлияло на решение, принятое Лермонтовым, отчасти и то, что осенью 1832 года в Школу юнкеров должны были поступить некоторые из его родственников и друзей: Михаил Столыпин, Николай Юрьев и Николай Поливанов.

4

Попробуем представить себе, каким был Петербург в августе - сентябре 1832 года, когда Лермонтов впервые приехал в столицу, как воспринимали образ города современники поэта, какие свидетельства о его внешнем облике они оставили нам.

"Петербург блестящий, удивительный, один из самых красивых городов в мире", - утверждал Герцен, и вместе с тем он отмечал: - "Петербург всё сжимается, лепится, сосредоточивается около Зимнего дворца, даже в самом городе так... Не угодно ли в Петербурге мерою две версты отойти от Зимнего дворца по Петербургской стороне - какая пустота, нечистота!"

Новая столица, основанная в начале XVIII века, все еще строилась. Герцену и его современникам она представлялась как "воплощение общего, отвлеченного понятия столичного города". Подчеркнуто строгая планировка площадей и улиц свидетельствовала о продуманности грандиозных архитектурных замыслов, посильных только для могучей империи, но чем дальше от центра, тем больше чувствовалась незавершенность великого целого, все чаще зияли пустыри, неосушенные болотистые лужки, невыкорчеванные низкорослые лесочки.

Раскинутый в дельте Невы город, с его широкими улицами и громадными площадями, в сущности, был еще сравнительно невелик. Но организующая рука администрации в центре столицы ощущалась на каждом шагу. Сразу было видно, что у этого города "есть полиция, присутственные места, купечество, река, двор, семиэтажные дома, гвардия, тротуары, по которым ходить можно, газовые фонари, действительно освещающие улицы, и он доволен своим удобным бытом, не имеющим корней и стоящим, как и он сам, на сваях, вбивая которые, умерли сотни тысяч работников", - писал Герцен.

По сравнению с Москвой в Петербурге было немного соборов, монастырей и церквей, но конторы и присутствия встречались повсюду. Немецкая, французская, голландская, английская речь слышалась не только на бирже, но и на тихих линиях Васильевского острова.

В 1832 году Петербург был разделен на тринадцать частей: четыре адмиралтейских, Нарвскую, Московскую,

Каретную, Рождественскую, Литейную, Васильевскую, Петербургскую, Выборгскую и Охтинскую. Так как в столице было расквартировано много полков и для строительства нужны были тысячи рабочих, в городе преобладало мужское население. В 1832 году в Петербурге "состояло жителей мужеска пола 310 613, женска пола 141 232, всего 451 845 человек". Население столицы на 150 тысяч превышало население Москвы.

Если в центре Петербурга почти не было деревянных домов, то в Каретной, Рождественской, Петербургской, Выборгской и Охтинской частях преобладали маленькие одноэтажные деревянные дома. Всего в Петербурге в 1832 году казенных каменных строений было 314, а обывательских каменных домов - 2370, деревянных казенных домов насчитывалось 222, а обывательских - более пяти тысяч.

Одним из развлечений для жителей столицы было посещение городских садов - Таврического и Летнего. И. В. Вуич, закончивший Школу юнкеров двумя годами ранее Лермонтова, писал в своем дневнике о Таврическом саде: "Как он хорош! В иных местах можно позабыться, что не в деревне. Только отменная чистота и некоторая правильность в самом даже разнообразии напоминают, что в нескольких шагах, за стеною опять та же суета и тот же шум".

В другой раз, побывав в Летнем саду, Вуич с товарищем вышли на набережную: "вид садов и дач на другой стороне реки прельстил нас и мы перешли через Троицкий мост"^*.

^* (Государственная Всесоюзная библиотека имени В. И. Ленина (ГБЛ), рукописный отдел, № 58, тетр. 1-я (17), лл. 72, 56-56 об. )

Когда Лермонтов приехал в Петербург, жители города были заинтересованы ходом работ по сооружению на Дворцовой площади монолитной Александровской колонны в память победоносного окончания Отечественной войны 1812 года. Проект этого памятника разработал в 1829 году в нескольких вариантах архитектор О. Монферран. Работы по рытью котлована и сооружению фундамента начались в 1830 году. Огромный гранитный монолит выломали на северном берегу Финского залива, 19 июня 1832 года погрузили на судно, 1 июля привезли в Петербург и 12 июля выгрузили на берег. Как сообщала "Северная пчела", "30 августа в 4 часа пополудни... при стечении несметного числа зрителей поднята и поставлена на пьедестал гранитная колонна... на Дворцовой площади. Сие исполинское действие, не имевшее подобного ни в древние, ни в новые времена, совершено посредством шестидесяти машин, приведенных в движение двумя тысячами гвардейских солдат..."

Окончательная отделка Александровской колонны велась уже после ее установки. Ее общая высота, включая пьедестал и статую ангела, 47,5 метра; это самая высокая в мире триумфальная колонна.

Лермонтов, конечно, не раз бывал на широко распахнутой Дворцовой площади, которая тогда с восточной стороны еще не была застроена зданием штаба гвардейского корпуса, но замыкалась, как и сейчас, с севера Зимним дворцом-величественным памятником русского барокко, построенным Б.-Ф. Растрелли в 1754-1762 годах, а с юга мощным и строгим дугообразным фасадом здания Главного штаба, сооруженным в 1819-1829 годах К. И. Росси и увенчанным триумфальной колесницей работы С. С. Пименова и В. И. Демут-Малиновского. Монументальная арка в центре здания Главного штаба подчеркивала архитектурную идею площади - прославление победы России в войне 1812-1814 годов.

С запада Дворцовую площадь замыкал один из боковых фасадов Адмиралтейства, созданного в эпоху расцвета русского классицизма по проекту А. Д. Захарова в 1806-1823 годах. Сквера около Зимнего дворца тогда не существовало; на булыжной Адмиралтейской площади между Зимним дворцом и Адмиралтейством происходили малые смотры и парады, привлекавшие толпы любопытствующих зрителей.

По Адмиралтейской площади можно было пройти к Дворцовой набережной, прямо к гранитному спуску, сооруженному в начале двадцатых годов XIX века инженером А. Н. Гартманом. У широких каменных ступеней закрепили деревянный помост, огражденный деревянными же перилами. Сюда причаливали ялики, перевозившие пешеходов с Васильевского острова и Петербургской стороны. Как раз в 1832 году на этой лодочной пристани установили вычеканенные из листовой меди фигуры двух львов и две порфировые вазы. Особенно многолюдной эта пристань была в первой половине XIX века, когда существовало только два наплавных моста через Неву-Исаакиевский и Троицкий, разводившиеся в весеннее и осеннее половодье.

Прогуливаясь по столице, Лермонтов мог заметить, что в Петербурге в то время сооружалось много новых зданий. На месте старого сломанного здания Малого театра, немного позади него, архитектор А. П. Брюллов построил по проекту К. И. Росси новое здание Малого, или Михайловского, театра (ныне Государственный академический Малый театр оперы и балета). Осенью 1832 года в этом великолепном театре шли отделочные работы. Открылся театр 8 ноября 1833 года.

"...Большим пособием для живущих и проезжающих по Невскому проспекту (а кто там не ездит?), - писала газета "Северная пчела", - будет устроение по оному деревянной мостовой из поставленных торчмя (торцовых) шестиугольников". По свидетельству И. В. Вуича, на Невском проспекте "беспрестанное движение народа, разнообразие экипажей, одежд и самых вывесок составляет картину довольно занимательную"^*.

^* (ГБЛ, отдел рукописей, № 58, тетр. 1-я (17), л. 8 об.)

31 августа 1832 года состоялось открытие только что отстроенного Александринского театра (ныне Государственный академический театр драмы имени А. С. Пушкина).

"Сие огромное, изящное, величественное здание построено архитектором Росси. Зала вмещает в себе пять ярусов лож, кроме бенуаров. Кресел числом 242, расположенных в девяти рядах. Позади кресел возвышаются амфитеатром, до лож первого яруса, так называемые места за креслами (числом 182), нумерованные скамьи, для зрителей и слушателей весьма удобные... Представление открылось трагедией "Пожарский" и испанским дивертисментом, т. е. разными испанскими танцами. Театр был наполнен снизу доверху лучшей публикою", - писала "Северная пчела".

Вполне возможно, что среди этой "лучшей публики" на открытии Александринского театра присутствовал и Лермонтов, живший тогда в Петербурге. Впоследствии он часто бывал в этом театре и описал его в романе "Княгиня Литовская".

Сооружение Александринского театра на площади у Невского проспекта побудило Росси перепланировать весь прилегающий участок города от Садовой улицы до реки Фонтанки и создать парадную площадь со сквером перед зданием театра. Архитектор расширил старое здание Публичной библиотеки, проложил короткую, в 220 метров, Театральную улицу, носящую ныне имя великого зодчего. Эта улица выходит к реке Фонтанке, на берегу которой Росси расположил полукруглую площадь с радиально расходящимися от нее улицами и переулками. Улица Зодчего Росси не имеет себе равных в истории мирового зодчества.

На Тучковой набережной (ныне наб. Макарова) выделялось своей строгой красотою здание биржи, построенное по проекту Тома де Томона и официально открытое в 1816 году (ныне Пушкинская пл., 4, Военно- морской музей). По обе стороны от этого здания расположены пакгаузы биржи (северный и южный). В одном из них - южном (ныне Университетская наб., 1, Зоологический музей Академии наук СССР) было создано обширное помещение для экспозиции (в 1829 году) первой русской промышленной выставки, в которой приняло участие 326 заводов, фабрик и ремесленных предприятий. Посетивший выставку И. В. Вуич записал в дневнике: "...вошел в зал, наполненный людьми всякого звания и уставленный столами, на которых были расположены разные вещи. Начиналось сахаром, потом следует глиняная и фарфоровая посуда, далее табак, сукна, материи, модели разных машин, корзины, шляпы, наконец, карета, единственная, и возле нее разные железные вещи... Разумеется, что всякая мелочь отличается превосходною отделкой"^*.

^* (ГБЛ, отдел рукописей, № 58, тетр. 1-я (17), лл. 56 об.- 57. )

Неподалеку отсюда почти одновременно с пакгаузами биржи архитектор И. Ф. Лукини строил здание таможни. "В прошедшем месяце С.-Петербургская таможня переведена в новое здание, прекрасное и великолепное. Флаг, развевающийся над куполом во все время навигации, приветствует заморских гостей. Внутренность здания соответствует наружности: светло, просторно, чисто и изящно", - сообщала "Северная пчела". Ныне в этом здании (набережная Макарова, 4) размещен Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР. В архиве института сосредоточена большая часть рукописного наследия Лермонтова, а в фондах музея и в особом, Лермонтовском, зале - картины и рисунки поэта, его портреты, иллюстрации к его произведениям и другие материалы.