"То на перекладной, то верхом"

После спокойной жизни на Минеральных Водах начиналась пора странствований "по казенной надобности". Одетый по-черкесски, с ружьем за плечом, он то ехал в тележке на перекладных, то скакал верхом. "Я сделался ужасным бродягой, а право, я расположен к этому роду жизни", - писал Лермонтов Святославу Раевскому.

Не раз случалось ему ночевать в чистом поле. Закутавшись в косматую бурку, спал так крепко, как никогда в Петербурге!

Просыпался на заре. Умывшись из холодного горного ручья, вскакивал на коня. Солнце еще не успело осушить росу; густолиственные кусты, растущие в глубоких трещинах скалистых гор, при малейшем дыхании ветра осыпали коня и всадника серебряным дождем...

Иногда, держась за гибкие ветви кустов, скользил над бездной. Сорвавшийся из-под ноги камень, прыгая, с гулом летел в пропасть.

Полной грудью вдыхал свежесть леса, слушал шум потока. Его и без того смуглая кожа стала коричневой от ветра и солнечных лучей.

Кого только не встречал он в пути!

В доме для приезжающих, в ожидании "оказии", попадались люди, с которыми потом было трудно расстаться, а начатый на почтовой станции разговор было невозможно прервать. Тут был офицер-кавказец, служивший еще при Ермолове. Здесь был офицер только недавно из столицы. С интересом наблюдал он кавказскую жизнь. "Оказию" ждали люди разных национальностей, возрастов, сословий. Мелькали военные шинели, плащи, бурки, бекеши... Грузины, осетины, армяне, чеченцы, кабардинцы - со всеми народами Кавказа можно было познакомиться в пути. А среди них ярославский мужик, пробавлявшийся извозом. Горькая судьбина и его закинула на Кавказ.

"Оказией" называли обозы с почтой, которые ходили под прикрытием казаков и пехоты. В пути подстерегали горцы, и без вооруженного конвоя во многих местах проехать было нельзя. С "оказией" отправляли курьеров, провиант и всех путников.

Случалось проезжать мимо заброшенных аулов. Под натиском царских войск жители уходили в неприступные горы. Как-то раз поэт вошел в саклю. Голые скамьи вдоль стен. Циновки сняты и увезены. Пустые полки без посуды. На земляном полу потухший очаг. Попадались пустыри, заросшие крапивой и бурьяном. Это были места аулов, сожженных царскими войсками.

Он всюду наблюдал следы войны. Но сам в ней участия не принимал и за несколько месяцев слышал только два-три выстрела.

Несмотря на беспрерывные странствия, он писал. Примостившись на углу стола почтовой станции, пока меняли лошадей, на дорожной шкатулке в пути, на камне где-нибудь под скалой, в тени старого дуба, опершись о могучий ствол... Его дар не знал преград. И когда поэтическая мысль созревала, художественный образ с необычайным напором стремился вырваться наружу, чтобы жить, стать второй реальностью.

Кавказские типы. Рисунки Г. Гагарина

А сколько пропало из написанного в пути! Сколько гениальных произведений было отправлено с ненадежной кавказской почтой и погибло для нас безвозвратно...

"Изъездил Линию всю вдоль, от Кизляра до Тамани", - писал Лермонтов Святославу Раевскому. Кавказская линия укреплений тянулась от Каспийского моря до Черного, по левому берегу Терека и по правому Кубани. Здесь были укрепленные казачьи станицы, казачьи посты и степные крепости.

По левому берегу Терека жили гребенские казаки. Они пришли в эти края несколько веков тому назад, по одним преданиям - с Дона, по другим - из-под Рязани. Это были люди, искавшие вольности. Они поселились на "гребнях" - на горах, - рядом с чеченцами. Их сближала с горцами любовь к свободе и безудержная отвага. Гребенцы долгое время жили в дружбе с чеченцами, роднились с ними и многое от них позаимствовали, но в чистоте сохранили свой русский язык. Они создали свои собственные прекрасные песни и легенды, в которых отразился их своеобразный характер и вся их жизнь. Как горцы, они были искусными, лихими наездниками-джигитами. Небрежно носили в трудах войны истрепанную, но как-то удивительно пригнанную одежду и щеголяли оружием и конем.

Шло время, гребенцы поступили на службу к Ивану Грозному, который строил здесь крепости для защиты границ и призвал гребенцов к себе на службу, не стесняя их вольности. Они спустились с гребней и стали врагами своим бывшим друзьям - чеченцам.

Жизнь линейных казаков - вечная война. Всегда рядом со смертью, они привыкли ее не бояться. Еще совсем мальчиком снаряжали родители сына в казаки, и кончал он службу стариком. Весь труд ложился на плечи женщины, и все благосостояние семьи зависело от нее.

А как красивы гребенские казачки! Они похожи на чеченок. Такие же громадные черные глаза, прямой нос, тонкий профиль, золотистая матовая кожа. Стройность горянок сочеталась в них со спокойным величием северных красавиц. Они носили длинную чеченскую рубаху, бешмет и чувяки, но по-русски подвязывали платки. Владели оружием и скакали верхом не хуже мужчин.

Укрепленные станицы гребенских казаков были обнесены земляным валом и обсажены колючим терновником. Случалось, что у въездных ворот стояла старая, когда-то отбитая у врагов пушка. Рядом с пушкой ходил часовой.

В прошлом станицы были на самом берегу Терека, но его бурные разливы заставляли казаков отступать от берегов, переселяться подальше от реки.

Казачий пост на Кавказе. Рисунок Л. П. Дьяконова

На земле гребенских казаков Терек очень широк и течет плавно, подмывая левый обрывистый, хоть и не высокий берег. Над зеркальной коричневой гладью тяжелой, будто густой воды склоняются ветви столетних дубов и чинар.

А на том берегу громадные пространства заросли камышом, таким высоким, что в нем мог скрыться всадник. За этими камышовыми зарослями, у самых гребней, виднелись чеченские аулы...

Старый тип гребенских казаков, их старинный быт и народные предания лучше всего сохранились в годы Лермонтова в станице Червлён-ной. О древнем происхождении станицы говорит и само ее название от старинного русского слова "червленый" - багряный, ярко-малиновый, алый, излюбленный цвет старинных русских песен и былин.

Вдоль Линии к станице Червлённой вела широкая, прорубленная в дремучем лесу дорога. На дороге - окопанные рвами посты. За плетнем видны крыши строений и высокая каланча. На каланче стоит казак и смотрит вдаль, за Терек. У поста ходят всегда наготове на случай тревоги оседланные и стреноженные кони.

Дорога вдоль Линии, по левому берегу Терека, безопасна, но на правый берег русскому нельзя показаться без прикрытия. По правой стороне Терека шла на Червлённую и другая дорога, от крепости Грозной, мимо аула Старый Юрт. По ней можно было ездить только с "оказией".

Ширь...

Ощущение шири охватывает вас, когда открывается с горы вид на Старый Юрт. Это ощущение, от которого становится глубже дыхание, не покидает, пока вы приближаетесь к Червлённой.

Широко и свободно раскинулась станица. И над ней какое-то удивительное глубокое небо. Раз взглянув, от него трудно оторваться.

Солнце зашло за горы, и на золотисто-розовом фоне белеют снежные громады. Длинная многоверстная тень протянулась от них по сразу опустевшей и притихшей степи.

Но в станице в этот предвечерний час начинается особенное оживление. Возвращаются женщины из садов и виноградников. Пригоняют скот, во дворах доят коров, из труб поднимается дым. Но вот все успокаивается. Тишина. И в этой тишине из открытого окна льется тихая песня: казачка баюкает сына.

А в праздничный вечер, сидя на завалинке, можно послушать легенду про гнев Терека Горынича. Герой легенды - кормилец и поилец местных жителей, река Терек, которая изображается в легенде как рассерженный старик.

С тех пор как солнце над землею светит и Казбек-богатырь считается атаманом Кавказских гор, много разноязычных народов перебывало на берегах Терека. Пришли сюда и гребенские казаки. И приказал Тереку Грозный-царь, чтобы он гребенских казаченьков за их службу далекую заморскую поил, кормил, красную рыбку загонял к ним в сети и холил их лозу виноградную. Посадил их Горынич сначала под свое правое крылышко, потом под левое и стал кормить-поить.

Казаки его за то скачкой, пальбой и гиком молодецким потешали, а казачки носили ему праздничные венки и звонкой песней хороводной убаюкивали.

Но вот Червлённый городок постигла беда. Рассердился на казаков Терек Горынич. Вскипел, запенился, мечет волну за волной на свой любимый Червлённый городок, хлещет в двери и окошки, ломит плетни, тиной заволакивает виноградники. Седая голова его взъерошилась, страшно взглянуть на лицо ворчуна. Задыхаясь от ярости, брызгая пеной, он прогудел такую речь: "Идите с глаз моих долой! Не налюбуюсь, бывало, житьем-бытьем ваших предков почтенных: день свой начинали до солнышка, пахали землю, сажали сады, роскошества ненужного ни в чем, кроме сбруи, не допускали, жен и красных девиц не баловали, вкушали вино только по праздникам. А вы обленились, избаловались, с утра прикладывались к чапуре, совсем почти перестали пить мою водицу здоровую. Вон убирайтесь!" Чтобы не слышать воркотни Терека Горынича, червленцы перебрались подальше от берега, в лес. Пустынная тишина воцарилась там, где раздавался веселый говор, звонкая песня, молодецкое гиканье джигитовки.

Гребенской казак на вышке. Рисунок из альбома П. И. Челищева

На это заброшенное место, к заглохшему, одичалому Червлённому городищу, пришел однажды усталый путник из дальних восточных стран, полуслепой, полуглухой, белый как лунь, сгорбленный под тяжестью годов и страданий. Подростком, только что снаряженным в казаки, ушел он в далекий хивинский поход^*. Молитвами своей матери один остался жив, дряхлым стариком вернулся из плена, но дома нашел лишь пустырь. По дворам, по конькам высоких кровель разрослась крапива. Валы, окружавшие станицу, заросли ежевикой и хмелем. В этой чаще устроили гнезда фазаны, а во рвах - логова волки. Только одичалые фруктовые деревья и виноградные лозы напоминали о далеком прошлом.

^* (В основе легенды - подлинные исторические факты. В начале XVIII века была организована Петром I экспедиция в Хиву для выяснения возможностей водного пути в Индию, изучения русла Амударьи, чтобы направить ее воды в Аральское море. В экспедиции участвовало 500 гребенских казаков, и все они погибли. Хивинский хан пригласил к себе в гости начальника экспедиции, после торжественной встречи заманил казаков в засаду, и они были перебиты в кривых и узких хивинских улицах. )

Но старик не заметил того, что случилось. Он весь отдался воспоминаниям. Чутьем попал на свою улицу и остановился там, где некогда стоял дом и где теперь возвышались только полузасохшие пирамидальные тополя. В сгустившихся сумерках ему слышался голос звавшей его матери.

Переживший обычный человеческий век страдалец хивинского плена спросил у Терека, что случилось с родной станицей. И тот объяснил ему, что городок переселился в другое место. А когда старик рассказал о гибели гребенского войска, происшедшей сто лет назад, по лицу Горынича катились слезы.

"По ком плачешь, Терек Горынич?"

"По гребенским моим по казаченькам. Как-то я буду ответ держать перед грозным царем Иваном Васильевичем!"

Спустилась ночь на станицу Червлённую. Все, кто слушал, сидя на завалинке, предание о наводнении Терека и о хивинском походе, разошлись по домам.

Заснула баюкавшая сына молодая казачка. Безмятежно спит ее сын.

Лермонтов шел домой по пустынным переулкам станицы. Месяц полный и красный, как зарево пожара, начинал показываться из-за зубчатого горизонта домов, а звезды спокойно сияли на темно-голубом своде.

Казачка в станице Червлённой. Рисунок из альбома П. И. Челищева

Может быть, тогда же, в казачьей хате, писал он стихи под непосредственным впечатлением виденного и слышанного. Может быть, родились они потом, в Петербурге, по воспоминаниям. Как знать? Кто может это утверждать теперь? Да и нужно ли это? Важно только, что поездка Лермонтова в прекрасную страну гребенских казаков обогатила нашу литературу такими поэтическими сокровищами, как "Дары Терека" и "Казачья колыбельная песня".

 Терек воет, дик и злобен,
 Меж утесистых громад,
 Буре плач его подобен.
 Слезы брызгами летят.
 Но, по степи разбегаясь,
 Он лукавый принял вид
 И, приветливо ласкаясь,
 Морю Каспию журчит... 

 "Я примчу к тебе с волнами
 Труп казачки молодой,
 С темно-бледными плечами,
 С светло-русою косой.
 Грустен лик ее туманный,
 Взор так тихо, сладко спит,
 Да на грудь из малой раны 
 Струйка алая бежит.
 По красотке молодице
 Не тоскует над рекой
 Лишь один во всей станице
 Казачина гребенской.
 Оседлал он вороного,
 И в горах, в ночном бою,
 На кинжал чеченца злого
 Сложит голову свою".

"Казачья колыбельная" Лермонтова стала песней народной...

 Спи, младенец мой прекрасный, 
 Баюшки-баю.
 Тихо смотрит месяц ясный 
 В колыбель твою.
 Стану сказывать я сказки. 
 Песенку спою,
 Ты ж дремли, закрывши глазки, 
 Баюшки-баю. 

 По камням струится Терек, 
 Плещет мутный вал;
 Злой чечен ползет на берег, 
 Точит свой кинжал;
 Но отец твой старый воин, 
 Закален в бою:
 Спи, малютка, будь спокоен, 
 Баюшки-баю. 
 
 Сам узнаешь, будет время, 
 Бранное житье;
 Смело вденешь ногу в стремя 
 И возьмешь ружье.
 Я седельце боевое 
 Шелком разошью...
 Спи, дитя мое родное, 
 Баюшки-баю. 
 
 Богатырь ты будешь с виду 
 И казак душой.
 Провожать тебя я выйду - 
 Ты махнешь рукой...
 Сколько горьких слез украдкой 
 Я в ту ночь пролью!..
 Спи, мой ангел, тихо, сладко, 
 Баюшки-баю. 

 Стану я тоской томиться. 
 Безутешно ждать;
 Стану целый день молиться, 
 По ночам гадать;
 Стану думать, что скучаешь 
 Ты в чужом краю...
 Спи ж, пока забот не знаешь, 
 Баюшки-баю. 

 Дам тебе я на дорогу 
 Образок святой: 
 Ты его, моляся богу, 
 Ставь перед собой;
 Да готовясь в бой опасный, 
 Помни мать свою...
 Спи, младенец мой прекрасный, 
 Баюшки-баю.

Мусульманка. Рисунок Г. Гагарина

Песню эту особенно помнят и любят в станице Червлённой.

Темная улица. Над головой раскинулся звездный свод. И раздумья героя Лермонтова на этой темной улице, под этими звездами о трагедии своего поколения: "...мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного нашего счастья, потому что знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению..."

Но одновременно с образом во всем сомневающегося современника рисуются поэту образы железных натур далекого прошлого - купца Калашникова и царя Ивана Васильевича. Много песен про Грозного слышал Лермонтов, путешествуя по Тереку, в местах, заселенных гребенскими казаками.

Хастатов А.А. Рисунок из альбома П. И. Челищева

Побывал он и в большом селении Шелковом, или Шелкозаводском, прилегавшем к владениям гребенских казаков станицы Червлённой и расположенном в то время на самом берегу Терека. Здесь находилось поместье его родственников Хастатовых. Лермонтов приезжал сюда еще в детстве с бабушкой. Останавливаясь в Пятигорске в доме своей сестры Екатерины Алексеевны Хастатовой, Елизавета Алексеевна на виноградный сезон отправлялась погостить в ее прекрасное имение на Тереке, которое называли "Земной рай". Но этот "Земной рай" был постоянно на военном положении, так как рядом жили чеченцы. Напротив владений Хастатовой, на том берегу Терека, был аул Акбулат-Юрт. А дом Хастатовой в деревне Парубочево укреплен так же, как укреплялись станицы на Тереке, - рвом, тыном, пушками. Вблизи находился военный пост, где постоянно дежурили гребенские казаки. Мальчик-поэт попадал в атмосферу кавказской войны, слышал всевозможные рассказы о горцах, казаках, их песни, предания.

Летом 1825 года, когда десятилетний Лермонтов был с бабушкой на Кавказе, чеченцы, переплыв Терек, напали на крестьян, возвращавшихся с поля, убили женщину, двух ранили и увели в плен подростка. А кизлярский суд слал после этого случая повестки генеральше Хастатовой и старостам селений Шелковое и Парубочево, "чтобы подтвердили строго - первая своим крестьянам, а последние жителям оных селений, дабы отнюдь не отлучались в опасные места в малом количестве и без оружия, коим могли бы во всякое время от нападения защищаться".

Когда тринадцатилетний поэт в своей детской поэме "Кавказский пленник" писал о "молодых пленниках", "близ Терека" "в цепях" пасущих тучные стада "черкесов", вспоминал, конечно, он и русского мальчика, уведенного в плен, обреченного на неволю, оторванного от родной семьи, от родной деревни, хотя и была она, эта деревня, совсем близко, всего по ту сторону реки.

Кроме русских крестьян, принадлежавших Хастатовой, в большом промышленном селении Шелковом жили армяне и грузины, а поблизости - гребенские казаки. Все они роднились между собой, и создавался какой-то новый, своеобразный тип людей.

...Раннее утро после дождя как жемчужная акварель. Воздух напоен серебристой влагой. Выгоняют скот. Идут холеные красавицы коровы. А вдоль дороги сопровождают их высокие, стройные женщины. В длинных одеждах, с повязанными лбами, они медленно движутся царственной поступью королев. Прямые спины, свободно развернутые, покатые плечи, гордая посадка головы. Торжественно шествуют они, опираясь на высокие грубые палки, которыми погоняют скот. Но эти палки в их руках выглядят как посохи или жезлы.

Они идут по две, по три в ряд и тихо беседуют, глядя прямо перед собой из-под чуть приопущенных век.

И вдруг шум крыльев... С дороги поднялась на воздух стая белоснежных гусей. Низко летят они над дорогой, шелестя белыми крыльями, как лебеди. Гуси-лебеди...

Когда Лермонтов, проездом "от Кизляра до Тамани", побывал в Шелковом, Екатерины Алексеевны уже не было в живых. Имение принадлежало ее сыну Акиму Акимовичу, который в то время служил в Ставрополе. Гордясь тем, что живет на "переднем крае", как тогда называли эту местность, Хастатов писал на своей визитной карточке: "Передовой помещик Российской империи".

В течение нескольких лет "передовой помещик" пребывал в отставке, жил в своем имении и прослыл отчаянным храбрецом. Он выезжал вместе с казаками на все тревоги, но при этом с одним хлыстиком, без оружия, и гарцевал в своем штатском платье и круглой соломенной шляпе под пулями горцев. Однажды в станице Червлённой он бросился в хату пьяного разъяренного казака. В другой раз похитил горянку Бэлу, которая потом жила в его доме.

Лермонтов слушал все эти истории, и при этом молча присутствовал его герой. И вот уже Хастатова подменяет Печорин. Это он, играя своей жизнью, бросается в окно хаты, где заперся пьяный обезумевший казак. Это его охладевшими чувствами на миг овладевает обаятельное непосредственное существо - горянка Бэла. Это он похищает ее.

Тамань. Рисунок Лермонтова

Как всегда, любит Лермонтов скакать по степи верхом. И как-то раз на речке Аксай, за переправой, которую называли "Каменный брод", в восемнадцати верстах от Шелкового он видит степную крепость. В эту одинокую, пустынную крепость на Кавказской линии поселит он своего героя, сосланного в наказание за дуэль с Грушницким. Здесь будет жить и здесь погибнет, как вырванный из родной почвы цветок, прекрасная юная Бэла.

Гуси-лебеди...

Лермонтов был прикомандирован к действующему отряду генерала Вельяминова, который должен был отправиться в осеннюю экспедицию против горцев.

В отряд надо было ехать через Тамань. В этом маленьком грязном городишке, в ожидании почтового судна, Лермонтов остановился на берегу моря, в доме казака, связанного с контрабандистами, которые хранили привезенные товары тут же под обрывом. Одна из дочерей этого казака жила во дворе со старухой. Молодая казачка приняла Лермонтова за тайного соглядатая, желавшего "накрыть" контрабандистов. Этот случай послужил поэту сюжетом еще для одной новеллы из жизни героя.

Осенняя экспедиция, в которой должен был принять участие Лермонтов, была отменена, и 25 сентября войска выступили на зимние квартиры.

29 сентября Лермонтов приехал в Ольгинское укрепление, где получил предписание отправиться в свой полк и подорожную до Тифлиса.