К цензурной истории "Демона" (В. Э. Вацуро)

Во внешней истории знаменитой лермонтовской поэмы есть один эпизод, не вполне ясный исследователям и потому не поддающийся точному комментированию. О нем дошли до нас несколько мемуарных свидетельств.

А. П. Шан-Гирей рассказывал: "Один из членов царской фамилии пожелал прочесть "Демона", ходившего в то время по рукам в списках более или менее искаженных. Лермонтов принялся за эту поэму в четвертый раз, обделал ее окончательно, отдал переписать каллиграфически и, по одобрении к печати цензурой, препроводил по назначению. Через несколько дней он получил ее обратно, и это единственный экземпляр полный и после которого "Демон" не переделывался".¹

¹ (М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. М., 1972, с. 44.)

Свидетельство Шан-Гирея получило документальное подтверждение, когда была обнаружена дневниковая запись императрицы Александры Федоровны от 9 февраля 1839 г. с упоминанием о чтении "Демона".¹ Второе же важное указание - об одобрении поэмы к печати - не было ни подтверждено, ни отвергнуто. В тех случаях, когда его комментируют, это делают с большой осторожностью, предпочитая считать его аберрацией памяти, но вместе с тем указывая, что есть и другие свидетельства подобного же рода, также не подтвержденные. Эти последние переданы со слов Д. А. Столыпина П. К. Мартьяновым. Столыпин рассказывал, что Лермонтов разговаривал с Краевским о возможности публикации "Демона" и "требовал напечатать всю поэму сразу, а Краевский советовал напечатать эпизодами в нескольких книжках. <...> Решили послать в цензуру всю поэму, которая при посредстве разных влияний, хотя и с большими помарками, но была к печати дозволена".²

¹ (Герштейн Э. Судьба Лермонтова. М., 1964, с. 69 и след.; ср.: Найдич Э. Э. Последняя редакция "Демона".- Рус. лит., 1971, № 1, с. 76 и след.)

² (Лермонтов в воспоминаниях современников, с. 165, 416.)

Воспоминания Мартьянова не свободны от неточностей, но в основе своей его рассказ - не домысел, В "Реестре рукописей и книг, поступивших в Санктпетербургский цензурный комитет в 1839 г." под номером 97 значится "Демон, восточная повесть" на 70 страницах, поступившая 7 марта "от г. Карамзина", 10 марта процензурованная А. В. Никитенко и И марта возвращенная В. Н. Карамзину, расписавшемуся в получении.¹ Одновременно, 7 марта, Никитенко получил для цензурования и "повесть" А. Н. Карамзина "Борис Ульин", как известно вышедшую вскоре отдельной книжкой.²

¹ (ЦГИА СССР, ф. 777, он. 27, ед. хр. 203, л. 8 об.)

² (ЦГИА СССР, ф. 777, он. 27, ед. хр. 203, л. 8 об.)

Запись эта чрезвычайно важна. Нет никаких сомнений, что О. Н. Карамзин подавал в цензуру именно лермонтовского "Демона". Это произошло вскоре после чтения поэмы при дворе, а не накануне, как вспоминал Шан-Гирей. Такая последовательность совершенно понятна: список, передаваемый для чтения в императорскую семью, не требовал цензуры Министерства народного просвещения; с другой стороны, факт такого чтения был для цензуры своего рода частичной апробацией. Из записи следует, что поэма была одобрена,- в противном случае была бы сделана отметка о запрещении и рукопись, приобщенная к числу запрещенных сочинении, осталась бы в делах цензурного комитета и не была бы выдана на руки представлявшему ее лицу. Факт запрещения отразился бы в комитетских протоколах, - между тем никаких следов цензурования "Демона" в них нет.

Последнее обстоятельство - отсутствие упоминаний о "Демоне" в протоколах цензурного комитета - весьма любопытно. Из него следует, что Никитенко сделал сам все нужные изменения и купюры, не вынося их на обсуждение комитета. Тем самым получают косвенное подтверждение слова Столыпина о "множестве помарок" в рукописи и о "разных влияниях", посредством которых удалось добиться разрешения поэмы к печати. Одно было тесно связано с другим. Разрешая поэму без санкции комитета, Никитенко брал на себя серьезную ответственность и пытался уменьшить ее, сделав большое число купюр. С другой стороны, ему, вероятно, было известно об одобрении поэмы императрицей; семейство Карамзиных, подававшее поэму в цензуру, также сумело привести в действие свои обширные связи. Напомним, что "Песня про царя Ивана Васильевича..." была в свое время разрешена лично С. С. Уваровым, и Уваров же разрешил тремя годами позже напечатать в журнале отрывки из "Демона".¹ В 1840 г. Краевский убеждал Никитенко, что Лермонтова "любит и князь Мих<аил> Александрович) (т. е. Дондуков-Корсаков, непосредственный начальник Никитенко. - В. В.), и министр", т. е. Уваров, и что цензурные послабления не навлекут на Никитенко неприятностей.²

¹ (О цензурной истории "Песни..." см. в письме В. Д. Комовского Н. И. Раевскому 1838 г. (Отчет, ими. Публичной библиотеки за 1892 г. СПб., 1895, Прилож., с. 82), а также: Здобнов Н. Новые цензурные материалы о Лермонтове. - Красная новь, 1939, № 10-11, с. 259-262; Мануйлов В. А. Лермонтов и Краевский. - В кн.: Литературное наследство, т. 45-46. М., 1948, с. 377, 387.)

² (Здобнов Н. Новые цензурные материалы о Лермонтове, с. 265.)

Как бы то ни было, процензурованная рукопись вернулась к В. Н. Карамзину 11 марта, после чего Лермонтов мог отдавать ее в печать. Он не сделал этого, - по причинам, о которых нам сейчас судить трудно. Быть может, его остановили изменения, которые сделал Никитенко, пли что-то другое, например перемена климата в цензурном ведомстве. Сразу после возвращения поэмы, в конце марта, произошла шумная цензурная история с пропуском портрета А. А. Бестужева-Марлинского, в результате которой был отрешен от должности А. Н. Мордвинов, управляющий III Отделением. Эта история, несомненно, стала известна Лермонтову: Мордвинов был двоюродным братом хорошо ему знакомого Л. Н. Муравьева. Как рассказывал Мартьянову Д. А. Столыпин, Муравьев сам читал "Демона" и даже советовал Лермонтову исключить какие-то фрагменты, которых не могла пропустить цензура.¹ Эпизод с Мордвиновым, напугавший цензоров, усилил строгости; в конце же августа было получено предписание министра, прямо касавшееся "Демона": все сочинения "духовного содержания в какой бы то мере ни было" должны были поступать в духовную цензуру. Светская цензура была в большом затруднении. "Редкая журнальная статья не должна будет отсылаться в духовную цензуру",-записал Никитенко в дневнике.² Теперь "Демон", разрешенный им единолично полгода назад, подлежал бы вторичному цензурованито, и надежды на успех были очень невелики. Мартьянов сообщал со слов Столыпина, что Лермонтов взял "Демона" из редакции "Отечественных записок", опасаясь возможных последствий.³ Это очень вероятно. 10 октября Краевский жаловался И. И. Панаеву, что Лермонтов "отдал бабам читать своего "Демона"", из которого он, Краевский, "хотел напечатать отрывки"; "бабы" затеряли текст, а "у него, уж разумеется, нет чернового".⁴ Беспечность Лермонтова, как можно думать, была лишь предлогом, под которым он задерживал печатание. Текст затерян не был: в конце октября "Демона" читает Жуковский.⁵ Несколько позднее Лермонтов говорит Шан-Гирею, что не намерен торопиться с изданием поэмы.⁶

¹ (См.: Никитенко А. В. Дневник, т. 1. М., 1955, с. 207; Лемке М. Николаевские жандармы и литература 1826 - 1855 гг. СПб., 1907, с. 119-120; М Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников, с. 165.)

² (Никитенко А. В. Дневник, т. 1, с. 213.)

³ (Мартьянов П. К. Дела и люди века, т. 2. СПб., 1893, с. 124.)

⁴ (Панаев И. И. Литературные воспоминания. М., 1950, с. 190.)

⁵ (См.: Жуковский В. А. Дневники. СПб., 1903, с. 508.)

⁶ (М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников, с. 46.)

Так оканчивался первый этап цензурной истории "Демона". Из переписки Краевского с Никитенко и цензурных протоколов за 1840 г. очевидно, что после августовского предписания 1839 г. цензура особенно внимательно следила за всеми сочинениями и даже фразами "духовного содержания". Осторожность либерального Никитенко в этом году была почти чрезмерной и более всего распространялась на сочинения Лермонтова. Уже в "Фаталисте" (цензурное разрешение - 14 ноября 1839 г.) из фразы: "... мусульманское поверье, будто судьба человека написана па небесах, находит и между нами христианами многих поклонников", устраняется (Куторгой или Никитенко) слово "христианами"; в тексте "Княжны Мери" делаются две аналогичные по смыслу купюры (6, 651). 13 августа 1840 г. Никитенко представляет на усмотрение комитета стихи 13 и 18 из "Трех пальм" ("И стали три пальмы на бога роптать", "Не прав твой, о небо, святой приговор") и стихи 82-101 "Мцыри" ("Она мечты мои звала От келий душных и молитв..." и т. д.) и, уже по собственной инициативе, делает купюру в строфе 25, где идет речь о готовности Мцыри променять "рай и вечность" на несколько минут свободы; наконец, к числу сомнительных пьес Никитенко добавляет "Тучи".¹ 8 октября он вновь выносит на суждение комитета две пьесы - "Сосед" и "Расстались мы - но твой портрет"; из последней - строки: "Так храм оставленный - все храм, Кумир поверженный - все бог".² Все эти стихи комитет разрешил к печати; однако нам существенно отметить самые колебания Никитенко, который боится теперь даже намека на неканоническую трактовку религиозных сюжетов. Нет ни малейших сомнений, что он не пропустил бы теперь "Демона", - и разрешение, подписанное им полтора года назад, вероятно, заставляло его еще удваивать свою осторожность. В начале февраля 1842 г. отрывки из этой поэмы были запрещены им и С. С. Куторгой к напечатанию в "Отечественных записках", и только в апреле, после настойчивых ходатайств, они были напечатаны по личному разрешению министра.³ Еще в 1856 г. А. И. Философов сообщал М. А. Корфу, что духовная цензура препятствует напечатанию "разговора Демона с Тамарой" (так называемый "диалог о боге", стихи 742-749).

¹ (См.: Здобнов Н. Новые цензурные материалы о Лермонтове, с. 266-267.)

² (ЦГИА СССР, ф. 777, он. 27, ед. хр. 33, л. 74 об.)

³ (См.: Здобнов Н. Новые цензурные материалы о Лермонтове, с. 261-262.)

Что же касается цензурной рукописи, то она осталась в руках у Лермонтова, а затем перешла к Шан-Гирею. Нам понятно теперь, почему он говорит неоднократно и без малейших сомнений об одобрении "Демона" цензурой: на списке, находившемся у него, стояло цензурное разрешение, подписанное Никитенко 10 марта 1839 г. Этот список был затем в руках Обухова, товарища Шан-Гирея по Артиллерийскому училищу, и, по-видимому, тогда же с него была снята копия, известная сейчас как список О. И. Квиста. Это и была последняя редакция поэмы, после которой, как сообщал Шан-Гирей, "Демон" "не переделывался" и которая легла в основу карлсруйских изданий 1856-1857 гг. и современных критических изданий "Демона". В последние годы на основании вновь обнаруженных материалов Э. Э. Найдич обосновал правильность выбора этой редакции в качестве источника дефинитивного текста поэмы;¹ запись в цензурных ведомостях добавляет к его аргументам еще один: в марте 1839 г. Лермонтов считал поэму оконченной и готовил ее к опубликованию.

¹ (Найдич Э. Э. Последняя редакция "Демона", с. 75-78.)