Кавказское окружение Лермонтова в альбомах современников (А. В. Корнилова)

Альбомы широко бытовали в среде, окружавшей Лермонтова. Рисовали и товарищи поэта по Школе кавалерийских юнкеров, и царскосельский гусар Константин Булгаков, и кавказские сослуживцы А. Н. Долгорукий, Г. Г. Гагарин, Д. П. Пален.

"Летучие листки" - несколько карандашных штрихов и два-три мазка акварели, брошенные на альбомную страницу, - не претендовали на значение художественных произведений. Они ценились как память о былых встречах и минувших событиях. Их рисовали в лазарете Школы, на арсенальной гауптвахте, в походной палатке или при свете бивуачного костра. Историческим пейзажем становились в набросках Г. Г. Гагарина и П. И. Челищева горы Сванетии и долины Кахетии; места, где форсированным маршем проходили эскадроны нижегородских драгун и роты тенгинских пехотинцев, где при горной речке Валерик произошло кровопролитное сражение, в котором участвовал Лермонтов.

Чаще всего альбомные страницы заполнялись портретами. Это были портреты сослуживцев поэта, его друзей и врагов. Они являлись в простреленных фуражках у пушечных лафетов, у дымящихся полевых котлов, на увитых диким виноградом галереях тифлисских домов. С живой непосредственностью, свойственной альбомным наброскам, воссоздавались среда и обстановка, которые окружали Лермонтова.

Особое предпочтение отдавали шаржированным изображениям. Любили обыгрывать забавные ситуации, недостаточно счастливые внешние данные окружающих. Официальная репутация в таких случаях отступала на второй план. "Табель о рангах" "переворачивалась": тот, кто стоял на высшей ступени служебной иерархии и был, что называется, на виду, расплачивался дороже. Командующему корпусом подчас доставалось больше, нежели безусому молодому офицеру. Начальник штаба командующего войсками Кавказской линии полковник А. С. Траскин, командующий Отдельным Кавказским корпусом генерал Г. В. Розен, "покоритель Тавриза" сенатор князь Эристов были адресатами многочисленных эпиграмм и карикатур, хотя от этих людей зависели судьбы многих, и в том числе Лермонтова.

Приехав на Кавказ, Лермонтов застал конец управления барона Г. В. Розена. В Тифлисе в то время словно соединялись Азия и Европа. Политику главнокомандующего отличали примирительные тенденции. Розен постоянно стремился наладить отношения русских о горцами. Лавирование между национальным грузинским элементом (зятем барона был грузинский князь Дадиани) и русскими стало настолько очевидно, что высмеивалось в шаржированных рисунках, бытовавших среди тогдашнего тифлисского офицерства и чиновничества.

В альбоме П. И. Челищева Розен представлен как некая уравновешивающая фигура. Справа от него поднимается мощный цоколь нового здания с колоннами - присутственные места, а вдали, на горе, виднеется силуэт древней грузинской церкви.¹

¹ (ГЛМ, Альбом П. И. Челищева, инв. № 2469/36. Акварель, Тифлис, 1836.)

Несостоятельность русского бюрократического аппарата отравилась в другой карикатуре на Розена, остроумно надписанной: "Хорошо женился, да худо расплатился".¹ Надпись звучит, как эпиграмма, а карикатура сделана, очевидно, уже после смещения Розена с должности главнокомандующего. Причину усматривали в злоупотреблениях, которые связывали не столько с именем барона, сколько с именем его жены. Баронессе Розен приписывали сомнительные доходы от продажи должностей и чинов русской административной миссии в Грузии.² О самом Розене современники отзывались положительно. Это сказалось и в рисунке Челищева, несмотря на его шаржированный характер. Положительностью веет от спокойной позы и солидной фигуры барона, опирающегося на палку, от его гладко выбритых щек и аккуратно подстриженных усов.

¹ (ГЛМ, Альбом П. И. Челищева, инв. № 2469/4. Рисунок, карандаш.)

² (ИРЛИ, ф. 524, оп. 3, ед. хр. 33, л. 111-113.)

"В доме барона Розена, - вспоминал К. X. Мамацев, - могли бывать только высшие генералы и красивые молодые юнкера".¹ Можно думать, что среди офицеров, появлявшихся у Розенов, был и товарищ их сына, поэт Лермонтов. Генерал принимал в нем участие и стремился ускорить его возвращение в Петербург.²

¹ (ИРЛИ, ф. 524, оп. 3, ед. хр. 33, л. 111-113.)

² (Ашукина-Зенгер М. О воспоминаниях В. В. Боборыкина о Лермонтове.- В кн.: Литературное наследство, т. 45-46. М., 1948, с. 746-749.)

Другим влиятельным лицом, причастным к судьбе Лермонтова и служившим неиссякаемым источником карикатур, был начальник штаба командующего войсками Кавказской линии полковник А. С. Траскин. Поэт встречался с ним зимой 1840-1841 гг. в Ставрополе в доме генерала П. X. Граббе. "За обедом всегда было довольно много лиц, но в разговорах участвовали Граббе, муж и жена, Траскин, Лев Пушкин, бывший тогда майором, поэт Лермонтов и я, и иногда еще кто-нибудь из гостей", - вспоминал А. И. Дельвиг.¹

¹ (Дельвиг А. И. Полвека русской жизни, т. 1. М. -Л., 1930, с. 304.)

А. С. Траскин. Рисунок из альбома П. А. Урусова. 1839-1841

Застольный собеседник Траскина, обращавшийся к нему и по служебным делам, Лермонтов, вероятно, знал и о множестве карикатур, мишенью которых был полковник. Необыкновенная тучность этого еще молодого тридцатидвухлетнего человека стала предметом насмешек всего Кавказского корпуса. "История болезни" - нездоровой полноты Траскина - легко прослеживается в серии шаржированных набросков начиная с 1820-х и кончая 1840-ми годами.¹ То со спины, то в фас, то в профиль изображали рисовальщики его тяжеловесную фигуру, по-разному обыгрывая одни и те же детали.

¹ (Воспроизведено: Литературное наследство, т. 58. М., 1952, с. 417; нание - сила, 1974, № 3, с. 42.)

На одной из карикатур Траскин представлен в виде сидящей громады. Уперев руки в живот и широко расставив ноги, этот колосс застыл, устремив неподвижный взор в пространство. Его мундир расстегнут, ибо не сходится, эполеты поднялись кверху и стиснули толстые щеки.

Сходное внешнее впечатление, производимое начальником штаба на своих подчиненных, отмечалось и мемуаристами. "Полковник Траскин, человек до такой степени ожиревший, - писал в своих записках К. X. Мамацев, - в нем было около десяти пудов весу: не знали, на какую лошадь его посадить. По огромной тучности и неуклюжести, для полковника Траскина нужна была лошадь в одно и то же время смирная и сильная; с трудом нашли такую лошадь. Кроме того, полковник Траскин, изнеженный до невероятности, не мог поместиться в обыкновенной палатке, для него везли огромную калмыцкую кибитку на нескольких повозках. Полковник Траскин, еще молодой человек, никуда не годился как воин и в звании начальника штаба у Граббе только мог заявить себя тем, что он съедал чуть не целого теленка в обед...".¹

¹ (ИРЛИ, ф. 524, оп. 3, ед. хр. 33, л. 311-312.)

Молва о "воинских доблестях" начальника штаба получила отголосок и в шаржированных альбомных зарисовках. Одна из них, находящаяся в альбоме из собрания Государственного Литературного музея, изображает Траскина на позиции при Ахульго.¹ Надвинув на лоб фуражку, энергично размахивая руками, полковник отдает приказания вытянувшемуся в струнку офицеру.

¹(ГЛМ, Альбом П. А. Урусова, инв. № 33694/123. Рисунок, карандаш.)

Смысл зарисовки был ясен участникам штурма Ахульго. Да и все, служившие в кавказской армии, вспоминали о нем как об одном из тех "жарких дел", которые стоили русским многих жертв и принесли победу, напоминавшую скорее поражение. К месту действия прибыли командующий войсками Кавказской линии и Черномории генерал Граббе начальник штаба Траскин. Подошли двенадцать артиллерийских батарей и восемнадцать тысяч солдат. Гору Ахульго, превращенную Шамилем в неприступную крепость, решено было взять штурмом. Чеченцы, укрытые в завалах и пещерах, встречали нападающих метким ружейным огнем. Тропинка, по которой поднимались русские, обстреливалась в каждой точке. Трупы солдат усеяли склоны холма. Только третий штурм увенчался успехом. За это время Шамиль успел скрыться, горцев в Ахульго не осталось. Победа оказалась пирровой. ¹

¹ (ИРЛИ, ф. 524, оп. 3, ед. хр. 33, л. 348-351.)

Винить в бессмысленной потере людей одного Траскина было несправедливо. Решение о штурме принимал военный совет. Тем не менее карикатура адресовалась только начальнику штаба. Шуточный стихотворный комментарий сопровождал рисунок:

Я горцев накажу. 
Ахульго пост возьму. 
Наборы всякий год 
Чеченцев истребляют род.1

¹ (Судя по манере наброска, автором карикатуры, по всей вероятности, был А. Н. Долгорукий. Рисунки с его подписью находятся на соседних страницах того же альбома. Стихотворный комментарий также свойствен манере рисовальщика. В белое поле листа Долгорукий любил вписывать четверостишия собственного сочинения (см.: Знание - сила, 1974, № 3, с. 41).)

Некоторое время спустя по поводу Ахульго иронизировали в доме Граббе. "Лермонтова я увидел в первый раз за обедом 6 января 1841 года,- вспоминал А. И. Дельвиг. - Он и Л. С. Пушкин много острили и шутили с женой Граббе <...>. Пушкин говорил, что все великие сражения кончаются на "о", как-то Маренго, Ватерлоо, Ахульго".¹

¹ (Дельвиг А. И. Полвека русской жизни, т. 1, с. 305.)

Карикатура, как известно, жанр односторонний, отнюдь но претендующий на объективное изображение. Естественно, что и серия карикатур на Траскина отражает в заостренном, гиперболическом виде отдельные черты его характера и внешности. Между тем последние исследования о нем как главе следствия о дуэли и смерти Лермонтова позволяют внести необходимые коррективы в понимание его личности.¹ Подобных коррективов, естественно, нельзя было ожидать от авторов альбомных карикатур, непосредственно подчиненных Траскину и находившихся под его командованием в период экспедиций 1838-1841 гг.

¹ (Вацуро В. Э. Новые материалы о дуэли и смерти Лермонтова. - Рус лит., 1974, № 1, с. 115-125.)

Летом 1840 г. Лермонтов по собственному желанию был командирован на левый фланг Кавказской линии и за свою редкую храбрость назначен начальником конных "охотников". Лагерь русских войск располагался тогда вблизи крепости Грозной. Небольшие отряды казаков уходили в разведку и по окончании дела вновь возвращались в крепость. В промежутках между рекогносцировками Лермонтов уезжал из Грозной по ставропольскому тракту в Пятигорск.

Ближайшее окружение поэта в это время составляли его сослуживцы по гвардии: знакомый ему по "кружку шестнадцати" гвардейский поручик А. Н. Долгорукий, поручики К. К. Ламберт, П. А. Урусов, И. Я. Евреинов. Вместе ходили они в цепи застрельщиков, вместе отдыхали потом па биваке в Грозной. "В Грозной в первых числах июля (1840 г. - А. К.) царствовало большое оживление, - передавал П. А. Висковатый рассказ Д. П. Палена, - сновали донские казаки с длинными пиками <...> палатки складывались на повозки, егеря готовились занять пикеты; моздокские линейные казаки возвращались с рекогносцировок; два горных орудия стояли на возвышении впереди отряда. Неподалеку от них, между спутанными конями, пестрою группою лежали люди в самых разнообразных костюмах: изодранные черкески порою едва прикрывали наготу членов, дорогие шемаханские шелки рядом с рубищами доказывали полное презрение владельцев к внешнему виду. На многих замечалось богатое и отлично держанное оружие. Оправы шашек и кинжалов блестели на ярком утреннем солнце, заливавшем местность"¹

¹ (Висковатый П. А. М. Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество. М., 1891, с. 341.)

Бивак в Грозной видим мы и на одном из рисунков альбома П. А. Урусова.¹ Привычная обстановка военного лагеря: полотняные палатки, раскинутые на опушке леса, орудие, повернутое жерлом в сторону неприятеля, дозорная казачья вышка. Под рисунком надпись: "Евреинов, Долгорукий, Урусов и казак Лобов на биваке в Грозной. 1840 год". Перед палаткой гарцует на породистом скакуне поручик П. А. Урусов. На нем сюртук и холщовая фуражка, у пояса - сабля. Следом за ним едет Лобов. Мохнатая папаха, черкеска, ружье за спиной, на боку шашка: обычная боевая форма казака.² Поодаль, у офицерской палатки, - гвардейские поручики, приятели Лермонтова: долговязый И. Я. Евреинов, завернувшийся в длиннополый халат,³ А. П. Долгорукий в широких штанах, белой рубахе и шапочке-ермолке. Непринужденность поз и свободная, далекая от строго регламентированной форма офицеров говорят о привольной жизни в горном лагере, вдали от строгих блюстителей устава.

¹ (ГЛМ, Альбом П. А. Урусова, инв. № 33 694/113. Рисунок, карандаш.)

² (Небезынтересно, что рисовальщик сохранил для нас имя рядового казака кавказской армии. Обычно, если и делались портретные наброски солдат, то лица, представленные на них, оставались безымянными. Очевидно, Лобов был постоянным спутником офицеров в походах и на биваке.)

³ (Сведения об И. Я. Евреинове см. в статье Л. Н. Назаровой (с. 417-419))

"Возвращение из экспедиции Евреинова и Долгорукова из Червленой без гроша. Станция в Нуре. 21-го ноября 1840" - такова надпись к другому рисунку того же альбома.¹ Погоняя нагайкой усталую лошадь, еле плетется по дороге бравый гвардейский поручик. Вдали Долгорукий тянет за повод загнанного коня.

¹ (ГЛМ, Альбом П. А. Урусова, инв. № 33 694/118. Рисунок, перо.)

Те, кто хорошо знал изображенных и кому предназначалась карикатура, - сослуживцы, однополчане - не могли не заметить, что ноги одного из всадников так длинны, что тащатся по земле. По этому признаку знакомые легко узнавали И. Я. Евреинова.

Комизм, разумеется, не исчерпывался высмеиванием "гигантского роста" поручика, он заключался в самой ситуации, которая была хорошо понятна окружающим. За плечами удалых гвардейцев остались не только Большая и Малая Чечня, где проходила военная экспедиция, но и станица Червленая, известная своими красавицами казачками, "...каждый из молодых аристократов-богачей, приезжавших из Петербурга в экспедицию, считал своей обязанностью побывать в Червленой и поволочиться за казачками", - вспоминал М. Я. Ольшевский.¹ Никакие дорожные траты не могли нанести такого ущерба кошельку гвардейцев, как знаменитая своими Аксиньями и Степанидами станица. Об их красоте складывались стихи и песни. В альбомах Г. Г. Гагарина и П. И. Челищева сохранились их портреты. "Я никогда не предполагал, что могу встретить между простыми казачками типы такой изящной красоты",- писал художник Г. Г. Гагарин.²

¹ (Ольшевский М. Я. Записки. Кавказ о 1841 по 1866 год.- Руо" старина, 1893, т. 78, № 6, с. 594.)

² (Семенов Л. П. Лермонтов на Кавказе. Пятигорск, 1939, с. 133; сp.: Савинов А. Н. Г, Г. Гагарин. М., 1950, с. 32, рис. 16.)

Возвращение из экспедиции И. Я. Евреинова и А. Н. Долгорукого. Рисунок из альбома П. А. Урусова. 1840

Рисунки товарищей и однополчан поэта, сделанные в промежутках между боями осенней экспедиции 1840 г., были известны в офицерской среде. Надо думать, знал их и Лермонтов.

Карикатуры А. Н. Долгорукого чаще всего не имели прямого адресата. Излюбленным мотивом его рисунков были сюжеты с участием лошадей. И немудрено, стоило сойтись двум "кавказцам", как разговор непременно заходил о лошадях. Лихие скакуны, выносившие седоков из-под выстрелов, спасавшие им жизнь и уносившие из плена, воспевались в народных песнях и старинных легендах.

Золото купит четыре жены, Конь же лихой не имеет цены: Он и от вихря в степи не отстанет, Он не изменит, он не обманет, - имитирует Лермонтов черкесскую народную песню в романе "Герой нашего времени".

Известно, как любил поэт верховую езду. "Иногда по утрам Лермонтов уезжал на своем лихом Черкесе за город... Он любил бешеную скачку и предавался ей на воле с какой-то необузданностью. Ничто не доставляло ему большего удовольствия, как головоломная джигитовка по необозримой степи, где он, забывая весь мир, носился как ветер, перескакивая с ловкостью горца через встретившиеся на пути рвы, канавы и плетни. Но при этом им руководила не одна только любительская страсть к езде, он хотел выработать из себя лихого наездника-джигита, в чем неоспоримо и преуспел, так как все товарищи его, кавалеристы, знатоки верховой езды, признавали и высоко ценили в нем столь необходимые по тогдашнему времени качества бесстрашного, лихого и неутомимого ездока-джигита", - сообщал В. И. Чиляев.¹

¹ (Чиляев В. И., Раевский Н. П. Из воспоминаний (в пересказа П. К. Мартьянова).- В кн.: М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. М., 1972, с. 322.)

Рисунки Лермонтова, изображавшие лошадей, находились в альбоме П. А. Урусова рядом с рисунками А. Н. Долгорукого.¹

¹ (См.: Пахомов Н. Ценная находка (Лермонтов и его окружение в альбоме П. Урусова). - Огонек, 1941, № 1, с. 14.)

"Лошадь П. Фрейтага", - делает надпись Долгорукий под беглым наброском.¹ Имя полковника Фрейтага упоминалось в тех же рапортах, что и имя Лермонтова. Во время похода 1840 г. Фрейтаг проявлял чудеса храбрости. Его породистая лошадь была предметом восхищения однополчан. Не раз спасала она своего хозяина от пуль чеченцев, переносила через бурную Сунжу и проходила опасными горными тропами. Надо думать, поэтому изображение лошади Фрейтага и украсило страницу альбома.²

¹ (ГЛМ, Альбом П. А. Урусова, инв. № 33 694/119. Рисунок, карандаш.)

² (Следует отметить, что в журнале военных действий в Чечне в 1840 г. генерал-лейтенант А. В. Галафеев писал: "под <...> поручиком князем Урусовым и лейб-гвардии гусарского полка поручиком князем Долгоруким ранены лошади, под обоими третьи в продолжение нынешней экспедиции" (ИРЛИ, ф. 524, оп. 3, ед. хр. 33, л. 40).)

Умение крепко и красиво сидеть в седле было не последним достоинством офицера. "Promenade a cheval. Le Gentleman est par terre"¹ ("Прогулка верхом. Джентльмен на земле") - названа рисовальщиком одна из сцен. Единственный участник ее - гордо выступающая лошадь. О судьбе незадачливого седока свидетельствуют лишь клубы пыли. И напротив, "satisfaction generale" ("всеобщее удовлетворение") вызывает у зрителей П. А. Урусов, с легкостью берущий высокий барьер.²

¹ (ГЛМ, Альбом П. А. Урусова, инв. № 33 694/98. Рисунок, перо.)

² (ГЛМ, Альбом П. А. Урусова, инв. № 33 694/27. Рисунок, перо.)

Блестящий кавалергард князь П. А. Урусов был одним из тех аристократов, к которым принадлежали многие Петербургские приятели Лермонтова, участники "кружка шестнадцати".¹ Поэт постоянно видел Урусова в Ставрополе и в отряде генерала Галафеева.

¹ (См.: Долгоруков П. Российская родословная книга, т. 1-2. СПб," 1854, с. 30; Герштейн Э. Судьба Лермонтова. М., 1964, с. 333; см. также: Лебединец Г. С. М. Ю. Лермонтов в битвах с черкесами в 1840 году.- Рус. старина, 1891, № 8, с. 367-368.)

Лошадь Фрейтага. Рисунок А. Н. Долгорукого. 1842

Вместе с Урусовым всюду путешествовал его альбом, находящийся ныне в собрании Государственного Литературного музея. Заключенный в истертый матерчатый переплет, этот "памятник прошедших лет" побывал в гостиных Москвы и Петербурга. Тогда на его страницах появились портреты Ю. Ф. Самарина, А. С. Хомякова, К. А. Булгакова, П. А. Вяземского, С А. Соболевского. Тот же альбом проделал путь по дорогам Кавказа. Портретные зарисовки сослуживцев и однополчан Лермонтова заполнили его листы в это время.

Характер набросков и манера их исполнения - самые разнообразные. Урусов, по всей вероятности, рисовальщиком не был и своей подписи ни под одним из рисунков не оставил. Скорее всего он лишь вел альбом, подбирал, вклеивал в него работы приятелей.¹

¹ (ГЛМ, Альбом П. А. Урусова, инв. № 33 694. Поступил в 1941 г. от И. С. Зильберштейна, купившего его у антиквара Шилова. Состоит из 59 листов: на 56 листах наклеены 156 рисунков, на трех листах рисунка сделаны непосредственно на альбомной бумаге (данные рукописной картотеки ГЛМ). Ср.; Пахомов Н. Ценная находка..., с. 14.)

Руке одного из них принадлежит портрет молодого офицера, в котором можно предположить изображение будущего секунданта на дуэли Лермонтова М. П. Глебова. Те же слегка раскосые глаза под темными разлетающимися дугами бровей, закругленный на конце нос и решительный подбородок; те же вьющиеся, зачесанные на косой пробор волосы и загнутые кверху усы, что и на известном акварельном портрете Глебова 1830-х годов. Поручик конной гвардии Глебов был участником галафеевской экспедиции и прошел Большую и Малую Чечню бок о бок с Лермонтовым и его приятелями-гвардейцами, так что закономерно предположить появление его портрета на странице альбома Урусова.¹

¹ (ГЛМ, инв. № 33 694/130. Рисунок, карандаш. Воспроизведение известного акварельного портрета М. П. Глебова см.: М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников, с. 256-257 (вкл.).)

'Всеобщее удовлетворение' (П. А. Урусов, берущий барьер). Рисунок из альбома П. А. Урусова. 1830-е годы

Портрет владельца альбома, его широкоскулое лицо со вздернутым носом и пышными усами, тщательно бритое в петербургский период и обросшее густой бородой на Кавказе, легко узнается и определяется по надписям к рисункам.¹ На одном из них, сделанном на привале в Темир-Хан-Шуре, Урусов изображен рядом с Лермонтовым.²

¹ (ГЛМ, инв. № 33 694/27, 113, 160. Рисунки: перо, карандаш.)

² (См.: Пахомов Н. Ценная находка..., с. 14; ср.: М. Ю. Лермонтов в портретах. М., 1941, с. 34 (вступ. статья И. С. Зильберштейна))

Богатая портретная галерея знакомых и однополчан, собранная Урусовым в его альбоме, не могла быть полной без изображения Лермонтова. Между тем такой зарисовки в альбоме не оказалось. Лермонтов появился лишь в групповом портрете.¹ Владелец альбома, очевидно, счел это недостаточным и поэтому вклеил на одну из страниц литографированное изображение поэта, сделанное с портрета художника К. А. Горбунова.²

¹ (См.: Пахомов Н Ценная находка..., с. 14.)

² (М. Ю. Лермонтов, Литография Е. И. Ковригина с последнего прижизненного портрета поэта работы К. Горбунова 1841 г., приложенная к изд.: Дамский альбом. СПб., 1844.)

Кавказское окружение Лермонтова предстает и в других рисунках современников. В этом отношении интересны не привлекавшие до сих пор внимания исследователей работы неизвестного художника, хранящиеся в собрании Государственного Эрмитажа.¹ Заключенные в темный кожаный портфель, акварели существенно пополняют, а отчасти и впервые вводят нас в иконографию ближайшего окружения Лермонтова.

¹ (Государственный Эрмитаж, Отдел истории русской культуры (далее - ГЭ, ОИРК), из собрания Историко-бытового отдела Государственного Русского музея. На портфеле надпись: "Папка-портфель Неизвестного. Кожаный портфель, в котором девять листов в пятнадцатью акварелями различных шаржированных портретов участников кавказской войны 1841 года. Подписи авторской нигде нет...", Все листы датированы и снабжены надписями, указывающими фамилию изображенного и место действия.)

Такова акварель с изображением беседующих подполковника Гвардейского генерального штаба барона Л. В. Россильона и подполковника П. П. Нестерова.¹ Оба были хорошо знакомы Лермонтову.

¹ (ГЭ, ОИРК, инв. № Э 3781. Акварель. 24.9 X 19. Нестерова поэт впервые увидел во Владикавказе в 1837 г. Под именем владикавказского полковника "Н" Лермонтов трижды упомянул его в романе "Герой нашего времени".)

Впрочем, в эти годы Нестеров был всего лишь капитаном. При жизни поэта получил он чин майора, и только в 1842 г. - полковника.¹

¹ (Русский биографический словарь, т. "Нааке-Накенский - Николай Николаевич старший". СПб., 1914, с. 254; Мануйлов В. А. Роман М. Ю. Лермонтова "Герой нашего времени". Комментарий. М.- Л., 1966, с. 135; Кусов Г. Поиски краеведа. Орджоникидзе, 1975, с. 63.)

Надо думать, Нестеров не случайно оказался прототипом приятеля Печорина. Окружающие видели в нем человека просвещенного. Владикавказская библиотека Нестерова содержала французские издания, и ею пользовались офицеры, служившие в крепости. Это была "замечательно симпатичная и образованная личность, - вспоминал о Нестерове А. М. Дондуков-Корсаков, - веселая натура его, доброта и обходительность привлекали к нему положительно всех. Не старых еще лет <...> он считался в то время старым кавказцем. Своею любезностью, гостеприимством он был положительно душою общества. Дом его открыт был для всех...".¹

¹ (Дондуков- Корсаков А. М. Мои воспоминания 1840-1844.- Старина и новизна, кн. 5. СПб., 1902, с. 202.)

В воспоминаниях современников "владикавказский полковник" предстает высоким, стройным и красивым офицером. В акварельном портрете 1841 г. это крупный, слегка отяжелевший человек в распахнутом сюртуке без эполет. На нем неформенные кавказского покроя штаны верблюжьего сукна. Ослепительно белая тонкая рубашка с отложным воротничком, холеные, загнутые книзу усы, гладко выбритые щеки и безукоризненно зачесанная каштановая шевелюра - все выдает натуру флегматичную, привыкшую к комфорту. Заложив руки в карманы, расставив ноги и меланхолически глядя на собеседника, выслушивает Нестеров обращенную к нему тираду.

"Ты понимаешь меня, mon bijou..."¹ - обращается к нему собеседник, барон Россильон. Слегка наставительный тон, назидательный жест руки, подтянутая фигура в сюртуке, застегнутом на все пуговицы, говорят о педантичном и суховатом характере барона.

¹ (См. надпись чернилами в верхней части листа.)

Педантизм Россильона сказывался и в его отношении к Лермонтову. Старшему штабному офицеру было не по душе, что молодой поручик позволял себе отступления от формы: носил красную рубашку, не брил волосы на висках и под подбородком, как то полагалось по уставу, ел и спал вместе с солдатами. Во всем этом Россильон видел лишь желание пооригинальничать.

Лермонтов также не питал к нему симпатий. "Помню, как один в отсутствие другого нелестно отзывался об отсутствующем",- вспоминал А. Д. Есаков.¹

¹ (Есаков А. Д. М. Ю. Лермонтов. - Рус. старина, 1855, № 2,с. 474.)

Поэт встречал Россильона в Ставрополе у И. А. Вревского, постоянно виделись они в галафеевской экспедиции 1840 г. Во время долгой стоянки на Миатлинской переправе в палатке Россильона поручик артиллерии Д. П. Пален нарисовал карандашный портрет Лермонтова.¹

¹ (Висковатый П. А. Речка смерти. - Ист. вестн., 1835, кн. 19, с. 476.)

Акварельная зарисовка, изображающая Нестерова и Россильона, была сделана неподалеку от крепости Грозной в местечке Казах-Кичу в октябре 1841 г.¹ Год назад здесь воевал Лермонтов. За это время мало что переменилось: люди остались те же, а "экспедиция 1841 года началась, как и в предшествующие годы, только с меньшей энергией", писал К. X. Мамацев.²

¹ (См. надпись чернилами в нижней части листа.)

² (ИРЛИ, ф. 524, он. 3, ед. хр. 32, с. 351.)

Г. В. Розен. Акварель из альбома П. И. Челищева. 1836

Бивак в Грозной. Рисунок из альбома П. А. Урусова. 1840

П. П. Нестеров и Л. В. Россильон. Акварель неизвестного художника. 1841

А. И. Бибиков. Акварель неизвестного художника. 1841

Д. С. Бибиков. Акварель неизвестного художника. 1841

В. С. Голицын и Мацнев за ломберным столом. Акварель неизвестного художника. 1841.

А. С. Пушкин. Акварель неизвестного худояшика. 1841

Кс. Браницкий. Акварель неизвестного художника. 1841

Товарищем Лермонтова по галафеевской экспедиции, повторившим тот же поход в 1841 г., был А. И. Бибиков. Родственник поэта по линии Арсеньевых, он окончил ту же военную школу, что и Лермонтов, вышел офицером в лейб-гвардии егерский полк и был откомандирован на Кавказ. Известное письмо поэта к Бибикову из Петербурга от февраля 1841 г., доверительный тон его и обращение "Милый Биби" позволяет причислять Бибикова к ближайшему кавказскому окружению Лермонтова.

На акварельном портрете А. И. Бибиков изображен на белой тавреной лошади, с нагайкой в руке и шашкой через плечо.¹ Бритая голова его покрыта форменной фуражкой. Наглухо застегнутый мундир плотно охватывает длинную худощавую фигуру.

¹ (ГЭ, ОИРК, инв. № Э3772. Акварель. 24,5 X 20.7. В верхней части листа надпись чернилами "Napoleon manque" ("Неудавшийся Наполеон"). По предположению В. М. Глинки, шаржирование связано с тем, что Наполеон всегда ездил на белой лошади, а Бибиков - на старой белой кляче.)

Если А. И. Бибиков был боевым офицером, а позднее командовал егерским полком, то другой кавказский знакомый Лермонтова, Д. С. Бибиков, состоял при генерале Граббе. Таким "штабным" офицером и предстает он в акварельной зарисовке.¹ Очки, папка деловых бумаг под мышкой ("К докладу") - черты, характерные для облика "Fimportant" - "значительного лица", который и должен был иметь сотрудник генерального штаба Кавказской линии. Штабная служба не спасла Д. С. Бибикова от смерти в бою. В 1842 г. он был убит на позиции в Ичкерийском лесу.²

¹ (ГЭ, ОИРК, инв. № Э3773. Акварель. 21.9 X 13.4.)

² (ГЭ, ОИРК, инв. № Э3773. Акварель. 21.9 X 13.4.; см. надпись на паспарту.)

По окончании экспедиции офицеры возвращались "на зимние квартиры": в крепости и к месту стоянки полков. Раненые и заболевшие большей частью отправлялись в пятигорский госпиталь, к целебным ключам и ваннам. "Всякий туда норовил, - вспоминал Н. П. Раевский. - Бывало, комендант вышлет к месту служения: крутишься, крутишься, дельце сварганишь - ан, и опять в Пятигорск. В таких делах нам много доктор Ребров помогал. Бывало, подсластишься к нему, он даст свидетельство о болезни. Отправит в госпиталь на два дня, а после и домой, за неимением в госпитале места. К таким уловкам и Михаил Юрьевич не раз прибегал..."¹

¹ (Раевский Н. П. Рассказ о дуэли Лермонтова. Записано В. Же литовской,- Нива, 1855, № 7, с, 166.)

Летом 1841 г. Пятигорск был заполнен военными. В гостинице, ресторации, у серных источников, на бульваре, - всюду можно было встретить только что приехавших из отрядов офицеров с перевязанными ранами. Много было и выздоравливающих, прогуливающихся по аллеям или сидящих в ресторации. Из окон доносились звуки музыки, говор, стук биллиардных шаров.

"Раз или два в неделю мы собирались в залу ресторации Найтаки и плясали до упаду часов до двенадцати ночи <...>. Помню приезжавших на время из экспедиций гвардейских офицеров: Александра Адлерберга¹, кирасира Мацнева, которому я проиграл 500 рублей на 12 000, им заложенных и которые заманчиво разбросаны были в разных видах по столу в одной из комнат, носившей название "chambre infernale"", - вспоминал

A. И. Арнольди, описывая лето 1841 г. в Пятигорске.¹

¹ (Арнольди А. И. Из записок. - В кн.: М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников, с. 222. - Упомянутые мемуаристом братья Адлерберга 1-й и 2-й также представлены в портретных акварельных зарисовках рассматриваемой нами серии (см.: ГЭ, ОИРК, инв. № Э3782, 3783).)

"Piatigorsk, 9 июля" - такова надпись к акварельной зарисовке, изображающей карточную игру между офицером кирасирского полка Мацневым и полковником В. С. Голицыным.¹ Положив на зеленое сукно ломберного стола три карты, Голицын прикрывает их рукой. Грузная фигура его, затянутая в мундир с полковничьими эполетами, свободно откинута на спинку стула Зоркий взгляд внимательных глаз устремлен на партнера. "Le precepteur" ("наставник") - гласит надпись, сделанная рисовальщиком.

¹ (ГЭ, ОИРК, инв. № Э3780. Акварель. 22.5 X 19.1. Все листы альбома помечены 1841 г. Последовательность чисел, характер и подбор изображенных лиц - все говорит о том, что и данный рисунок может быть отнесен к 1841 г.)

Под пристальным взглядом Голицына Мацнев начинает "метать банк". Сюртук его распахнут, ворот расстегнут. Поза и взгляд выдают напряжение азартного игрока. Он кажется неопытным юнцом по сравнению с уверенным "толстым Голицыным", "центральным полковником", как называли его в офицерской среде.

Служивший на Кавказе еще при генерале Ермолове, князь

B. С. Голицын командовал кавалерией на левом фланге Кавказской линии. Он был непосредственным начальником Лермонтова во время экспедиции 1840 г. и представил его к награждению золотой саблей с надписью "за храбрость". Летом 1841 г. Лермонтов и Голицын виделись в Пятигорске.

Тогда же был в Пятигорске и Лев Сергеевич Пушкин. Акварельный портрет его сохранился в портфеле неизвестного художника.¹ В вицмундире с густыми майорскими эполетами, зажав в руке белую холщовую фуражку, гордо выступает "le frere d'un grand poete" ("брат великого поэта"). Надпись, сделанная рисовальщиком, невольно напоминает известную анонимную эпиграмму:

¹ (ГЭ, ОИРК, инв. № Э3769. Акварель. 21.1 X 16.2.)

Наш Лев Сергеич очень рад, 
Что брату своему он брат.

Современники отмечали большое внешнее сходство братьев Пушкиных: и действительно, та же выразительная выпуклость лба и удлиненная фамильная форма носа, та же волнистая шевелюра и бакенбарды. Только в отличие от старшего младший был белокур, за что и называл себя "белым арапом". Известные до сих пор рисованные изображения А. С. Пушкина не акцентировали этой черты его внешности в силу самой техники карандашного портрета. Акварель же позволяет видеть особенность оттенка волос А. С. Пушкина: не столько белесых, сколько золотистых.

Приятельские отношения связывали А. С. Пушкина с Лермонтовым. Вместе участвовали они в галафеевской экспедиции, вместе бывали в Страврополе в доме генерала Граббе, виделись в Пятигорске летом 1841 г. А. С. Пушкин "приехал в Пятигорск в больших эполетах. Он произведен в майоры, а все тот же! Прибежит на минуту впопыхах, вечно чем-то озабочен, - уж такая натура!" - сообщает Н. И. Лорер. К этому времени и относится акварельный портрет А. С. Пушкина. В правом нижнем углу листа рисовальщик проставил дату: "Piatigorsk, 4 juin 1841".

Одним из аспектов шаржирования, которое явно преследовал автор зарисовки, была преувеличенно яркая окраска носа портретируемого. Это невольно заставляет вспомнить замечания современников по поводу страсти его к крепким напиткам. "Пушкин пил не чай с ромом, а ром с несколькими ложечками чая", - писал А. И. Дельвиг.¹ "Он слишком любил веселую компанию, пил очень много, но я по видел его пьяным", - вспоминал Г. И. Филипсон.²

¹ (Дельвиг А. И. Полвека русской жизни, т. 1, с. 304-305.)

² Филипсон (Г. И. Воспоминания. М., 1855, с. 159-160.)

На том же паспарту, где помещено изображение А. С. Пушкина, находится и акварельный портрет графа Браницкого. Это Ксаверий Браницкий, участник "кружка шестнадцати", который предпочел службу на Кавказе званию флигель-адъютанта Николая I.¹ "На Кавказе, где он (император. - А. К.) появлялся только изредка, я мог воевать против банд Шамиля с увлечением, которое вполне объяснимо моим тяготением к военному искусству. Но оставаться во дворце, вблизи императора, на службе у самодержца всероссийского, - это превосходило меру моего терпения",- писал К. Браницкий в своих "Воспоминаниях".²

¹ (ГЭ, ОИРК, инв. № Э3770. Акварель. 22 X 14.9.- Наше определение подтверждается портретной идентичностью этого Браницкого и Ксаверия Враницкого на рисунке Г. Г. Гагарина (см.: Савинов А. Лермонтов и художник Г." Г. Гагарин. - В кн.: Литературное наследство, т. 45-46, с. 476).)

² (См.: Герштейн Э. Судьба Лермонтова, с. 313.)

В акварели Браницкий представлен на фоне полотняной палатки. Непринужденная поза: черный распахнутый сюртук на плечах, белая рубашка, широкие верблюжьей шерсти штаны, которые носили на Кавказе гвардейские щеголи, составляют его костюм.

Свободная манера держаться была постоянно свойственна Браницкому. Удалившись из Петербурга, он оставался все тем же "французом в душе", как называл себя, тем более что в предгорьях Машука он мог позволить себе большее отступление от этикета, нежели "на брегах Невы". Позднее, в письме к И. С. Гагарину, Браницкий сделает ироническое замечание по поводу строгой регламентации внешнего облика в николаевскую эпоху, когда "вменяли в преступление большую или меньшую длину волос, бороду, подстриженную или подбритую известным фасоном, а иногда даже невинный лорнет, приставленный к близорукому глазу".¹

¹ (См.: Герштейн Э. Судьба Лермонтова, с. 313.)

Из воспоминаний М. Б. Лобанова-Ростовского известно, что Браницкий отличался веселым нравом, любил позировать и витийствовать. Очевидно, в один из таких моментов изобразил его рисовальщик. Заложив одну руку в карман, другую он эффектно простирает в пространство, причем указующий жест направлен в сторону А. С. Пушкина.

Неизвестно, случайно ли оказались оба портрета наклеенными на одно паспарту vis-a-vis, или, имея в виду шаржированный характер набросков, рисовальщик специально поместил их вместе, но подобное соседство поневоле наводит на мысль о сюжетной связи изображений. Непринужденная поза и изящный жест Браницкого, не без иронии направленный в сторону "брата великого поэта", противопоставлены стянутой вицмундиром, экспозиционностатичной фигуре А. С. Пушкина.

Одна из существенных деталей карикатуры на Браницкого - это обыгрывание его склонности к "восточным обычаям", "Cruel Tchetchen!" ("Жестокий чеченец!") - гласит надпись, сделанная рисовальщиком вверху листа. Наголо обритая голова, высокий крутой лоб, большой нос с горбинкой, раскосые глаза под разлетающимися темными бровями - все это действительно придает Браницкому некоторое сходство с чеченцем.

Известно, что подражание восточным обычаям было характерной чертой "кавказца", столь ярко описанной Лермонтовым в его одноименном очерке. Длительная война и многолетнее общение с горцами приводили к тому, что русские заимствовали их привычки. Они перенимали "шерсть и зубы" врага. Брить голову, отпускать непомерной длины усы, носить бурку, украшать черкеску блестящими газырями с серебряной насечкой стало модой.

Как всякое чрезмерное увлечение модой вызывает ироническое отношение окружающих, так и стремление русских "Кавказцев" стать "восточнее" самих чеченцев вызывало насмешки товарищей. "Кавказец есть существо полурусское, полуазиатское", - писал Лермонтов. "Страсть его ко всему черкесскому доходит до невероятия". "Он легонько маракует по-татарски; у него завелась шашка, настоящая гурда; кинжал - старый базалай, пистолет закубанской отделки, отличная крымская винтовка, которую он сам смазывает, лошадь - чистый Шаллох, и весь костюм черкесский..." (6, 348, 349).

П. А. Урусов. Карикатура из альбома П. А. Урусова. 1840 (?)

Пристрастие к "восточной моде" отличало и Мартынова. Прозвище "montagnard au grand poignard" ("горец с большим кинжалом") и многочисленные карикатуры, рисованные на него Лермонтовым, бытовали среди военной молодежи Пятигорска. А. И. Васильчиков вспоминал, что в своих карикатурах на Мартынова Лермонтов "довел этот тип до такой простоты, что просто рисовал характерную кривую линию да длинный кинжал, и каждый тотчас узнавал, кого он изображает".¹

¹ (Висковатый П. А. М. Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество, о. 404.)

Карикатуры Лермонтова на Мартынова не сохранились. До сих пор не были известны и другие шаржированные наброски, высмеивающие увлечение "восточной модой": Этот пробел отчасти восполняют альбомные зарисовки.

Такова карикатура на П. А. Урусова.¹ Он изображен стреляющим на ходу из пистолета. Короткая бурка накинута на плечи, кинжал, пистолет за поясом, кривая сабля - все эти непременные атрибуты "азиатского костюма" курьезно сочетаются со вздернутым славянским носом Урусова, его бородой, подстриженной "а lа мужик", и простой армейской фуражкой. Здесь также перед нами отголосок известной кавказской традиции, один из вариантов карикатур на существо "полурусское, полуазиатское".

¹ (ГЛМ, Альбом П. А. Урусова, инв. № 33694/114. Рисунок, карандаш.)

Карикатуры на Браницкого и Урусова, надо думать, были известны им самим. Во всяком случае собственное шаржированное изображение Урусов поместил в свой альбом. Вероятно, также не счел нужным обижаться на прозвище "жестокий чеченец" и Браницкий. Естественно полагать, что оба они восприняли карикатуры как обычные шутки и не придавали им того обидного значения, которые подобная же карикатура имела для самолюбивого и мнительного Мартынова.

Заканчивая обзор портретных набросков из "портфеля Неизвестного", хранящегося в собрании Государственного Эрмитажа, задаешься вопросом: кто же был автором этих шаржированных изображений лиц ближайшего окружения Лермонтова? Исходя из того, что все представленные рисовальщиком - участники галафеевской экспедиции или офицеры, состоявшие при генерале Граббе, можно думать, что и сам он принадлежал к их среде. Последовательная хронология и точное обозначение мест действия (Пятигорск или аулы в Чечне, где проходили экспедиции 1840-1841 гг.) - все это только подтверждает мнение, что рисовальщик мог быть членом галафеевской экспедиции.

Известно, что среди "галафеевцев" рисовали несколько офицеров: Г. Г. Гагарин, М. П. Глебов, А. Н. Долгорукий и Д. П. Пален. Манера, в которой выполнены зарисовки "Неизвестного", весьма далека от манеры мастерских рисунков Г. Г. Гагарина. Не напоминает она и почерк Глебова, несохранившийся альбом которого был заполнен многофигурными жанровыми набросками. Нет в ней и ничего похожего на манеру А. Н. Долгорукого. Остается лишь сравнить рисунки с работами Д. П. Палена.

Поручик артиллерии барон Дмитрий Петрович Пален с 1840 г. был прикомандирован к Генеральному штабу в отряде генерала Галафеева. Его рассказы о лагере в крепости Грозной были использованы П. А. Висковатым в работе над книгой о Лермонтове. В 1841 г. по окончании осенней экспедиции Пален покинул Кавказ и переехал в Ревель, где издавна жили принадлежавшие к шведской ветви рода бароны Пален.¹

¹ (М. И. Пален с 1830 по 1848 г. занимал пост генерал-губернатора лифляндского, эстляндского и курляндского (см.: Долгоруков П. Российская родословная книга, ч. 1-2, с. 216).)

В Ревеле П. А. Висковатый видел многочисленные рисунки Палена, привезенные им из кавказских экспедиций. Спустя десятилетие эти рисунки послужили основой иллюстраций Палена, выполненных для "памятных книжек" Военного министерства. В бытность свою в Ревеле П. А. Висковатый рассматривал и альбом портретных зарисовок Палена: "... я нашел целый альбом интересных рисунков и портретов местностей и деятелей кавказских в конце 30-х и начале 40-х годов, между прочим и портреты Граббе и графа Дм. Ал. Милютина (в 1839 г.). Альбом этот в свое время заинтересовал императора Николая Павловича, который сохранил у себя несколько рисунков.. ."¹

¹ (Висковатый П. А. 1) М. Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество, с. 341; 2) Речка смерти, с. 476.)

Не составляет ли портфель "Неизвестного" из собрания Эрмитажа часть альбома Палена? Сопоставим акварель Палена, изображающую генерала Галафеева сидящим на барабане во время бивуака (она известна в копии, сделанной женой П. А. Висковатого),¹ с акварелями "Неизвестного". Сдержанное цветовое решение, композиционный принцип (портретная зарисовка заполняет большую часть листа), затруднения в объемно-пространственном решении и в то же время тщательно выписанные аксессуары - все это весьма близко рисункам "Неизвестного". Поэтому можно предположить, что акварели из собрания Эрмитажа принадлежат Д. П. Палену, автору известного портрета Лермонтова.

¹ (ИРЛИ, Музей, инв. № 3190; воспроизведен: Ист. вести., 1885, кн. 19, с. 479.)

Перед нами прошла вереница лиц, с которыми связано имя Лермонтова. Их портреты позволяют воочию увидеть черты сослуживцев и собеседников поэта. Рисунки являются превосходным иллюстративным дополнением к воспоминаниям современников о Лермонтове, к тем мемуарам кавказского периода его жизни, в которых постоянно мелькают их фамилии.