Лермонтов и петербургский "свет" (Э. Г. Герштейн)

"Русский маркиз"

Еще в 1948 г. в лермонтовском томе "Литературного наследства" была помещена публикация А. Н. Михайловой "Лермонтов и его родня по документам архива А. И. Философова". А. И. Философов, женатый на двоюродной тетке Лермонтова, как известно, был адъютантом великого князя Михаила Павловича, а с 1838 г. - воспитателем младших сыновей Николая I. Положение Философова при дворе позволяло бабушке Лермонтова надеяться на его заступничество при аресте внука за стихи на смерть Пушкина. Значительная часть публикации А. Н. Михайловой посвящена переписке супругов Философовых по этому поводу. Однако из-за неизбежных в тематической публикации купюр в печать не попала одна существенная деталь из этой переписки. При обращении к подлиннику писем устанавливается пропущенная подробность об окружении Лермонтова.

Перечтем выдержку из письма А. Г. Философовой, урожд. Столыпиной, напечатанную в "Литературном наследстве". Письмо написано 27 февраля 1837 г. и послано за границу как бы вдогонку недавно уехавшему туда мужу: "Это будет неделя отъездов и прощаний. Алексей уезжает на Кавказ, мы - за границу, Мишель Устинов - в Саратов, Атрешков-младший - в Киев, я тебе называю всех, чтобы ты угадал, кто еще отправляется, к несчастью, очень далеко и, полагаю, через две-три недели. .. Это - Мишель Лермонтов. Уже три дня, как он переведен в армию и назначен в полк, который стоит в ста верстах от Тифлиса, за стихи, которые он сочинил и которые ты знаешь. Тетушка поистине в горестном положении. Эта история огорчила всех нас из-за нее, так как она очень жалка".¹

¹ (Литературное наследство, т. 45-46 М., 1948, с. 672 (подлинник по-французски).)

"Я тебе перечисляю всех", - пишет А. Г. Философова, имея в виду родственный круг Столыпиных и завсегдатаев этого дома. В публикации Михайловой раскрыты почти все фамилии названных лиц: Алексей - известный по биографии Лермонтова Столыпин - Монго; Михаил Устинов - шурин любимого дяди Лермонтова, Афанасия Алексеевича Столыпина; "тетушка" - родная сестра Афанасия, бабушка Лермонтова, Елизавета Алексеевна Арсеньева. Ну, а кто такой "Атрешков - младший"? Этот персонаж остался нераскрытым. Казалось, он и не заслуживает внимания биографов Лермонтова. Менаду тем в изданной в 1963 г. переписке Верещагиных (другого семейства, связанного родственными узами со Столыпиными) тоже упоминается фамилия Атрешковых, и тоже рядом с именами Лермонтова и его бабушки.

Пишет Е. А. Верещагина за границу своей дочери баронессе А. М. Хюгель 16 (28) сентября 1838 г.: "На другой день приезда нашего (из Москвы в Петербург. - Э. Г.) прислали звать нас провожать Афан<асия> Алексеевича) в Царское Село, куда он накануне всей семьей выехал... Итак, мы в два часа пополудни - сестрица, Маша, я и Яким Хастатов - пустились по железной дороге и в 36 минут были там. Обедали вся семья, все Аркадьевичи и, разумеется, и Атрешковы, Елизав<ета> Алексеевна, Миша <...>. Итак, все обедали с обыкновенным тебе известным шумом, спором Афанасия. А Философов не обедал, а так приходил... Очень много смеялись и, как ты знаешь, спорили, кричали... Из Царского отправились опять в 10-ть часов вечера по железной дороге. Нас из дворца отвезли в придворной линейке до галереи, это довольно далеко от дворца, где наши живут. Поехал с нами Николай Аркадьевич, Яким Хастатов, и Миша Лермонтов проводил нас и пробыл с нами до время отъезда".¹

¹ (Гладыш И. А., Динесман Т. Г. Архив А. М. Верещагиной.- Зап. Отд. рукописей Гос. б-ки СССР им. В. И. Ленина, вып. 26. М., 1963, с. 43.)

В этом отрывке внимание задерживается на личности Николая Аркадьевича Столыпина, который, по преданию, из-за своей защиты Дантеса стал возбудителем "прибавления" Лермонтова к "Смерти поэта". Теперь общение между этими родственниками как будто довольно мирное. Из контекста письма ("разумеется, и Атрешковы") снова устанавливается близость семейства "Атрешковых" к Лермонтову и его бабке. Это позволило В. А. Мануйлову расшифровать упомянутую фамилию как сокращенное "Пожогины-Отрашкевичи".1 Для этого имелись некоторые основания. Авдотья Петровна Пожогина-Отрашкевич - родная тетка Лермонтова по отцовской линии. Ее сын Михаил воспитывался вместе с Лермонтовым в Тарханах; товарища игр маленького Лермонтова Е. А. Арсеньева взяла с собою на Кавказские Минеральные воды, когда направилась туда в 1825 г. для лечения внука. В 1834 г. Е. А. Арсеньева хлопотала при содействии Философовых о какой-то милости для этого "племянника покойного зятя". Но, как видно из той же публикации, в родственной переписке его именовали "Пожогин", а не "Отрашкевич" и уж никак не "Атрешков".

¹ (Мануйлов В. А. Летопись жизни и творчества М. Ю. Лермонтова. М.-Л., 1964, с. 94, 189.)

Все разъясняется при обращении к подлиннику письма А. Е. Философовой от 27 февраля 1837 г. В пропущенных публикатором строках читаем: "10¹/₂ час. вечера. Я поздно вернулась домой и не могла продолжать мое письмо, потому что у нас обедали тетушка, Варвара, Валерий и Полина Атрешковы; что касается Нарциса, то он у нас не бывает, потому что матушка все еще не разговаривает и не здоровается с ним".¹

¹ (ЦГИА СССР, ф. 1075, он. 1, ед. хр. 845, л. 145 об.)

Имя "Нарцис" разрешает все сомнения. Каждый, кто знаком с биографией Пушкина, вспомнит Наркиза Отрешкова или, как его звали в кругу поэта, "маркиза Отрыжкова". В заметке "Неосуществившаяся газета Пушкина" Ф. А. Бычков - хранитель рукописей Публичной библиотеки - называет его "Нарцис Иванович Тарасенко-Отрешков".¹ Это одно и то же лицо. Пушкин пригласил Отрешкова в сотрудники, надеясь на его деловые качества. 30 сентября 1832 г. он писал жене: "Голова моя кругом идет при мысли о газете. Как-то слажу с ней? дай бог здоровья Отрыжкову: авось вывезет".² Ироническое обыгрывание этой фамилии говорит само за себя, в официальных же бумагах, связанных с проектом газеты, Пушкин писал фамилию своего сотрудника так же, как и Столыпины: "Атрешков". Родственник Атрешковых, П. М. Колмаков, сообщил в своих воспоминаниях, что у Наркиза было трое братьев и четыре сестры (одну из них он назвал: Елизавета).³ Членов этого семейства мы встречаем как непременных участников семейных обедов у Столыпиных. Один из братьев Наркиза - Атрешков-младший - собрался посетить Киев в марте 1837 г.

¹ (Ист. вестн., 1886, № 2, с. 387-391.)

² (Пушкин. Поли. собр. соч. в 16-ти т., т 15. [М.-Л.], 1948, с. 34.)

³ (Руc. старина, 1891, № 4, с. 37-33.)

Установление короткого знакомства Лермонтова с Наркизом Отрешковым вносит ясность в некоторые эпизоды творческой биографии поэта.

В 1913 г. Н. О. Лернер в заметке "Оригинал одного из героев Лермонтова" доказал, что образ Горшенкова в "Княгине Литовской" списан с Н. И. Тарасенко-Отрешкова. При этом Лернер заметил: "Немного сказал он об этом лице, но обрисовал его и полно и точно. Это было тем удивительнее, что Лермонтов, которому было к тому же всего 22 года, когда он писал свой роман, никогда не был человеком деловой сферы, что, однако, не помешало ему отлично понять и верно изобразить дельца". Далее Лернер подошел совсем близко к объяснению этого феномена, высказав догадку: "Лермонтов должен был встречаться с ним, вероятно, не раз (на это указывает детальное описание его наружности)".¹ Теперь мы узнали, что Лермонтов постоянно встречался с Отрешковым, но не в деловой сфере, а в домашней обстановке. Принадлежность прототипа Горшенкова к кругу Столыпиных еще более подчеркивает сугубо автобиографический характер романа "Княгиня Литовская".

¹ (Нива, 1913, № 37, с. 731-732.)

Лермонтовская характеристика Горшенкова блестяща: "Он был со всеми знаком, служил где-то, ездил по поручениям, возвращаясь, получал чины, бывал всегда в среднем обществе и говорил про связи свои с знатью, волочился за богатыми невестами, подавал множество проектов, продавал разные акции, предлагал: всем подписки на разные книги, знаком был со всеми литераторами и журналистами, приписывал себе многие безымянны" статьи в журналах, издал брошюру, которую никто не читал, был, по его словам, завален кучею дел и целое утро проводил на Невском проспекте. Чтоб докончить портрет, скажу, что фамилия его была малороссийская, хотя вместо Горшенко он называл себя Горшенков" (6, 169).

Тарасенко-Отрешковы, действительно, были черниговскими мелкопоместными дворянами. Точны и другие подробности в описании Лермонтова. "Служил где-то, ездил по поручениям, возвращаясь, получал чины" - Н. И. Тарасенко-Отрешков значится в Месяцеслове за 1833 г. "чиновником для особых поручений в Департаменте полиции". (Современники намекали, что он служил тайным агентом III Отделения, но документального подтверждения этому не найдено.) В печати известны брошюры Отрешкова на экономические темы. Первая из них курьезна для литератора: "Руководство к вывождению пятен из всякого рода материй". Она издана в 1833 г. Не ее ли имел в виду Лермонтов, говоря: "...издал брошюру, которую никто не читал"? Впрочем, в 1835 г. была уже издана новая брошюра Отрешкова "Об устройстве железных дорог в России". Пушкин одобрительно отозвался о статье другого автора, писавшего на эту злободневную тому: "Отрешков отделан очень смешно".¹ По свидетельству П. А. Плетнева, в последние годы жизни Пушкин называл Наркиза "двуличный О…ко"² и решительно отказался от мысли о сотрудничестве с этой темной личностью.

¹ (Пушкин. Поли. собр. соч. в 16-ти т., т. 16 [М.-Л.,], 1949, с. 211 (письмо К.В..Ф. Одоевскому 1836 г.).)

² (С Пушкин в воспоминаниях современников, т. 2. М., 1974, с. 256.)

Уже отмечалось не раз, что в "Смерти поэта" Лермонтов обнаружил хорошую осведомленность в обстоятельствах последних недель жизни Пушкина. Несомненно, одним из каналов, по которым эти сведения поступали к Лермонтову, были рассказы Тарасенко-Отрешкова. Возможно, что отзывы его о Пушкине были недоброжелательными. Есть соблазн приурочить ссору Натальи Алексеевны Столыпиной с "Нарциссом" к событиям, связанным с арестом Лермонтова, но тогда непонятно, почему Отрешкова изгнала из своего дома Столыпина, а не ее сестра - бабка Лермонтова Е. А. Арсеньева. Таким образом, причины ссоры остаются неразъясненными.

Вместе с тем Тарасенко-Отрешков оставил в своих воспоминаниях довольно выразительный портрет Пушкина. Это повышает его значение как собеседника Лермонтова. Вот этот портрет: "Даже во множестве нельзя было не заметить Пушкина по уму в глазах, по выражению лица, высказывавшему какую-то решимость характера, по едва унимаемой природной живости, какому-то внутреннему беспокойству, по проявлению с трудом сдерживаемых страстей. Таким по крайней мере казался мне Пушкин в последние годы своей жизни".¹

¹ (Рус. старина, 1908. № 2, с. 430.)

Мы знаем по переписке Верещагиных, что связь Столыпиных с Атрешковыми не прерывалась. Деятельность Наркиза после смерти Пушкина не могла не привлечь внимания Лермонтова, когда он вернулся из первой кавказской ссылки. "Опека" над детьми Пушкина "состояла" на квартире Атрешкова, "на углу Мещанской и Нового переулка в доме Лемтюжникова".¹ Назначение его в число опекунов оказалось неожиданностью для родных и друзей погибшего поэта. П. А. Вяземский каламбурно обыграл фамилию "Отрешков", сравнив ее с подлинной фамилией Дмитрия Самозванца: "...все дело лежит на руках <...> русского маркиза Г., или маркиза Отрешкова, который попал в эту опеку, как Отрепьев на русский престол".² Наталия Николаевна вернулась к этому вопросу 3 декабря 1855 г., откликаясь на журнальную публикацию М. А. Корфа о новых поступлениях в рукописный отдел императорской Публичной библиотеки. Вдова Пушкина писала директору библиотеки Корфу о Тарасенко-Отрешкове: ".. .я не стану говорить здесь, какими средствами он добился звания опекуна детей моих, но обязана сказать Вам, что автографы, принесенные им в дар Публичной библиотеке, не иначе дошли к нему, как посредством похищения".³

¹ (Архив Опеки Пушкина.- В кн.: Летописи Государственного Литературного музея, кн. 5. М., 1939, с. 796-811.)

² (Литературное наследство, т. 16-18. М., 1934, с. 811.)

³ (Андерсен В. М. Н. И. Тарасенко-Отрешков и автографы Пушкина.- Рус библиофил, 1913, № 6. Ср. также: Шнейдер А., Жуковская Н. Дело об автографах А. С. Пушкина.- Наука и жизнь, 1974, № 6, с. 51-54.)

По словам осведомленных людей, Тарасенко-Отрешков пользовался тайным покровительством Бенкендорфа. Не на это ли намекает в своем заявлении Н. Н. Пушкина: "...Ныне же он поставил нас в неприятное положение видеть имя Пушкина, нашу фамильную гордость, нашу родовую славу, в одной статье рядом с именем Тарасенко-Отрешкова!".

Отрешкова обвиняли также в недобросовестном хранении библиотеки Пушкина, которую ему поручено было описать, и в невежественном наблюдении за первым посмертным изданном сочинений поэта (1838-1841 гг.). Эта его деятельность протекала на глазах у Лермонтова. А на глазах у Тарасенко-Отрешкова протекали последние дни жизни Лермонтова в Пятигорске. Па это указывал еще Н. О. Лернер, правда, не совсем уверенно: "Быть может, ему пришлось быть свидетелем последних дней Лермонтова, если это действительно тот петербургский чиновник "Отрешков-Терещенко" (sic!), о котором говорил в своих воспоминаньях о Лермонтове (записанных В,. Желиховской - "Нива", 1885 г., № 7) Н. П. Раевский; впрочем, эти воспоминания не вполне точны".¹ В рассказе Раевского, действительно, встречаются несообразности, однако это не мешает узнать в упомянутом им лице Тарасенко-Отрешкова. Это подтверждается дополнительными данными, не замеченными Лернером. Вспомнил! рассказ Раевского в передаче писательницы В. П. Желиховской: "Был у нас чиновничек из Петербурга, Отрешков-Терещенко по фамилии, и грамотей считался. Он же потом первый и написал в русские газеты, не помню куда именно, о дуэли и смерти Лермонтова. Ну, так вот, этот чиновник стишки писал <...>. Попросит его Михаил Юрьевич почитать что-нибудь и хвалит, да так хвалит, что мы рады были бы себе языки по откусывать, лишь бы свой хохот скрыть".²

¹ (Нива, 1913, № 37, с. 731-732.)

² (Нива, 1885, № 7, с. 168.)

За этой болтовней стоят вполне правдоподобные факты, тем более что фамилию чиновника могла перепутать и Желиховская. Во-первых, П. К. Мартьянов тоже отметил, что "уведомление в петербургские газеты о смерти поэта сделано Атрешковым".¹ Во-вторых, обращает на себя внимание совпадение с мемуарами А. И. Васильчикова "Несколько слов о кончине М. Ю. Лермонтова". В явно утрированной и беллетризованной форме Василь-чиков описывает эпизод, сходный с рассказом Раевского: "Раз какой-то проезжий стихотворец пришел к нему с толстой тетрадью своих произведений и начал их читать; но в разговоре, между прочим, сказал, что он едет из России и везет с собой бочонок свежепросольных огурцов, большой редкости на Кавказе; тогда Лермонтов предложил ему прийти на его квартиру, чтобы внимательнее выслушать его прекрасную поэзию, и на другой день, придя к нему, намекнул на огурцы, которые благодушный хозяин и поспешил подать. Затем началось чтение, и покуда автор все более и более углублялся в свою поэзию, его слушатель Лермонтов скушал половину огурчиков, другую половину набил себе в карманы и, окончив свой подвиг, бежал без прощанья от неумолимого чтеца-стихотворца".² Этот баснословный рассказ, долженствовавший, по замыслу Васильчпкова, характеризовать" "шаловливость" Лермонтова, легко расшифровать, если мы решимся подразумевать под новоприезжим стихотворцем одного из братьев Атрешковых. Тогда поведение Лермонтова объяснится тем, что он был коротко с ними знаком; не исключено даже, что бабушка Лермонтова прислала ему гостинец через Атрешковых. Дело в том, что в июле 1841 г. в Пятигорске жили два брата Тарасенко-Отрешковы. Это выясняется из "рассказа очевидца" "Похороны Лермонтова", который был опубликован в "Материалах для биографии М. Ю. Лермонтова", изданных М. И. Семевским в 1870 г. (Приложение VIII). Автор сообщения кн. Н. Н. Голицын сопроводил его таким примечанием: "Этот рассказ (немного несвязный) записан мною со слов очевидца и участника печального обряда Л. И. Т-о-о-ва 18 июня 1860 года". Очевидно, это тот Тарасенко - Отрешков, который назван в высочайшем указе от 20 октября 1859 г. о дозволении жене коллежского асессора принадлежащее ей родовое имение после ее смерти передать в пожизненное владение мужа - "коллежского асессора Любима Тарасенко-Атрешкова".³ В библиографических изданиях встречаются указания, что Любим Иванович грешил иногда литературой. В своем рассказа Любим упоминает и брата: "Перед вечером мы заехали к Монго-Столыпину, где было пять-шесть человек знакомых; оттуда верхом с братом отправились мы к источнику".

¹ (Мартьянов П. К. Новые сведения о Лермонтове.- Ист. вести., 1892, т. 48, аир., с. 110 (хотя "сведенья" Мартьянова были напечатаны после публикации Желиховской, но собирал он свои материалы о последних днях Лермонтова уже с 1870 г. в самом Пятигорске).)

² (М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. М., 1972, с. 366.)

³ (Картотека В. Л. Модзалевского (ИРЛИ).)

Затем он описывает, как они узнали о дуэли, и продолжает: "Мы тотчас отправились на квартиру Лермонтова... Немногие-бывшие там сидели молча, и, когда брат мой спросил: "Жив ли и где Лермонтов?" - ему кто-то ответил: "Лежит убитый у себя в комнате"". Имя брата здесь не названо, но, описывая хлопоты о похоронах Лермонтова по христианскому обряду, Любим явно имел в виду Наркиза, сказав: "Двое из нас отправились к священнику, и в разговоре с ним один из нас, указывая на своего приятеля, сказал: "Вот он может даже вам дать расписку, что вам за это ничего не будет: он камер-юнкер двора е. и. в."".¹ Никто из известных нам участников этих хлопот не был камер-юнкером, кроме Наркиза Ивановича Тарасенко-Отрешкова. Очевидно, он был у священника с кем-то из друзей Лермонтова и вызвался дать гарантию от имени властей. Это очень похоже на знакомую нам по "Княгине Лиговской" повадку Горшенкова. Кстати, заметим, что по документам опеки Наркиз Атрешков считался отсутствующим в Петербурге в июле-октябре 1841 г.

¹ (Записки Екатерины Александровны Хвостовой, рожденной Сушковой. Материалы для биографии М. Ю. Лермонтова. СПб., 1870, с. 249-250.)

Так раскрывается все больше и больше подробностей об окружении Лермонтова в напряженные пятигорские дни. Фигура темного дельца, связанного с полицией, бросает зловещий отсвет на историю кончины поэта.

Лермонтов в Аничковом

В "Приложении" к публикации "Лермонтов и его родия по документам архива А. И. Философова" напечатан "Список родственников лейб-гвардии гусарского полка ротмистра Столыпина". Как сообщает публикатор, в архиве сохранилось несколько вариантов этого списка. Напечатан беловой, сделанный писарской рукой, с поправками и перестановкой порядковой нумерации рукой самого "ротмистра Столыпина".¹ Это - Алексей Григорьевич, родной брат А. Г. Философовой, живший в Царском Селе на одной квартире и общим хозяйством с Лермонтовым и Монго-Столыпиным. В списке родных с женами и детьми значится сорок человек. В их числе Лермонтов и его бабка. А. Н. Михайлова предположила, что "загадочная нумерация" в списке вызвана желанием установить степень родства названных лиц с А. Г. Столыпиным. Но в списке отсутствуют родные сестры Монго-Столыпина, все Шан-Гиреи, Верещагины... Чем это объяснить? Каково назначение этого документа?

¹ (Литературное наследство, т. 45-46. с. 688-690.)

Догадка была затруднена из-за ошибки в датировке. А. Н. Михайлова предложила очень узкие хронологические рамки - декабрь 1836 - февраль 1837 г. Основанием служили указанные в списке воинские звания Философова и Лермонтова. Философов-генерал-майор (произведен 6 декабря 1836 г.), Лермонтов - корнет лейб-гвардии гусарского полка, 27 февраля 1837 г. переведенный в Нижегородский драгунский полк прапорщиком. А. Н. Михайлова не учла, однако, что после возвращения из ссылки Лермонтов вновь числился с 9 апреля 1838 г. в лейб-гвардии гусарском полку корнетом вплоть до производства его 6 декабря 1839 г. в поручики. Следовательно, хронологические рамки документа раздвигаются. За этот период в жизни А. Г. Столыпина произошло важное событие, упомянутое и в публикации А. Н. Михайловой: он женился. Его невеста - княжна Мария Васильевна Трубецкая, фрейлина императрицы. "Список родственников" представляет собой перечень гостей "со стороны жениха" для свадебной церемонии.

Мне уже приходилось описывать, какое участие принимала в обручении, а затем и в свадьбе "Маши" Трубецкой императрица. Описывая это торжество, Александра Федоровна писала наследнику: "Мы, принимающие такое участие, как будто невеста - дочь нашего дома".¹ Венчание происходило 22 января 1839 г. в дворцовой церкви в присутствии всех членов царской семьи. Посаженым отцом невесты был император. На следующий день после свадьбы родственники новобрачных и шаферы жениха и невесты получили аудиенцию у императрицы для выражения благодарности. Шафером невесты был ее старший брат Александр Трубецкой (друг Дантеса и фаворит императрицы), шафером жениха - А. А. Монго-Столыпин.

¹ (Герштейн Э. Судьба Лермонтова. М., 1964, с. 83-85.)

Естественно, что состав приглашенных на свадьбу "их императорскими величествами" был строго проверен. В камер-фурьерском журнале перечислены все присутствовавшие в церкви. Это дает возможность сравнить состав допущенных во дворец родственников А. Г. Столыпина с тем перечнем, который он, очевидно, представил в церемониальную часть. Из сорока человек, предложенных женихом, присутствовало только шестнадцать, да был прибавлен камер-юнкер И. А. Бек, женатый на родной сестре Монго-Столыпина. Лермонтов не был исключен, хотя Елизавета Алексеевна отсутствовала. Вместе с тем на венчании во дворце не было таких близких родственников невесты, как ее родной брат князь Сергей Васильевич Трубецкой и его жена Екатерина Петровна, урожденная Мусина-Пушкина. Как известно, они были за год до описываемых событий насильно обвенчаны Николаем I во дворце;¹ по-видимому, царский гнев на Сергея Трубецкого дошел до того, что в нарушение всех приличий ненавистный ему офицер отсутствовал на венчании родной сестры. Между тем автор "Смерти поэта" был приглашен на это полусемейное торжество царской семьи. Очевидно, возвращенный из ссылки по личному ходатайству Бенкендорфа, Лермонтов еще не провинился в глазах шефа жандармов, не нарушил еще своего письменного обещания "об исполнении правил", которое он дал 4 апреля (?) 1838 г. при переводе его из лейб-гвардии Гродненского в лейб-гвардии гусарский полк.²

¹ (Герштейн Э. Судьба Лермонтова. М., 1964, с. 62 - 63.)

² (Эта расписка Лермонтова должна быть учтена в следующем издании "Летописи" его жизни и творчества. Мы знаем о пей из упоминания великого князя Михаила Павловича в его "мнении" "по военносудному делу над поручиком Лермонтовым <...> 1840, 11 апреля". Копия препровождена при отношении начальника штаба Отдельного гвардейского корпуса в Аудиториатский департамент Военного министерства (ИРЛИ, ф. 524, оп. 3, № 13). Михаил Павлович, между прочим, писал:"За дуэль снисхождение, так как защищал честь русского офицера, за приглашение Баранта 22 марта, чем был нарушен приказ по Отдельному) гвард<ейскому> корп(усу) от 21 февраля 1835 г. № 27 и собственная подписка Лермонтова от 4 марта 1838 г. об исполнении правил..." л. 43) (курсив мой.- Э Г.). В дате, вероятно, описка великого князя, так как согласие его на перевод Лермонтова было дано 4 апреля 1838 г. (там же, № 8, и 10).)

Вообразим себе Лермонтова среди остальных шестнадцати родственников Алексея Григорьевича Столыпина, взирающих на пышное торжество. Прочтем описание камер-фурьера. выдержанное в принятой форме "ливрейного", по слову А. И. Герцена, "красноречия":

"К 8-ми часам вечера, по приглашению от их императорских величеств по случаю имеющегося быть в церкви Собственного дворца браковенчания лейб-гвардии гусарского полка ротмистра Алексея Григорьевича Столыпина с фрейлиною ее императорского величества княжною Мариею Васильевною Трубецкою, дочерью ген<ерал>-адъютанта, съезжались в Собственный его величества дворец родственники как со стороны жениха, равно и невесты, и собрались: первые с женихом в церкви, а последние с невестою в Белой комнате.

Особы следующие:

Со стороны жениха:

Артиллерии отставн<ой> штабс-капитан Афанасий Алексеевич) Столыпин с супругою

Действительная) ст<атская> советница Екат<ерина> Петровна Олсуфьева с дочерью

Л<ейб>-г<вардии> конного полка ротмистр Валериан Григорьев<ич> Столыпин с супругою

<Генерал-майор А. И.>

Философов с супругою

Генер<ал>-майорша Екатер<ина> Аркадиевна Столыпина с дочерью

Л<ейб>-г<вардии> Семеновского полка поручик Еким Екимович Хастатов

Камер-юнкер Нико<лай> Аркадиевич Столыпин

Л<ейб>-г<вардии> гусарского полка поручик Алексей Аркадиевич Столыпин

Л<ейб>-г<вардии> конного полка юнкер Дмитрий Столыпин

Конной артнл<лерии> юнкер Аркадий Дмитр<иевич> Столыпин

Л<ейб>-г<вардии> гусарского полка корнет Михай<ла> Юрьев <ич> Лермонтов

Коллежский асессор Петр Матвеев<ич> Олсуфьев

Камер-юнкер Иван Алекса<ндрович> Бек

Со стороны невесты:

Князь Трубецкой с супругою

Дети его:

Штабс-ротми<стр> кн<язь> Трубецкой

Фрейлина к<няж>на Трубецкая 2-я

Кн<яж>на Софья Васи<льевна> Трубецкая

Кн<язь> Андр<ей> Васи<льевич> Трубецкой

Кн<язь> Владим<ир> Васи<льевич> Трубецкой

Кн<язь> Никол<ай> Василь<евич> Трубецкой

Прочие особы:

Гр<аф> А. Г. Строгонов с супругою (ген<ерал>-адъ<ютант>)

Гр<аф> Строгонов с супругою (обер-шенк)

Гр<аф> Алексей Григорьевич) Строгонов (камерг<ер>)

Ген<ерал>-лейтен<ант> Сулима

Гр<аф> Бобринский с супругою

Гр<афи>ня Елизав<ета> Петр<овна> Потемкина

Н. Д. Чертков

Дьяков с супругою

Кн<язь> П. М. Врлконский

<Барон>

П. А. Фредерике с супругою и дочерью

Рахманов с супругою

Прусский фли<гель>-адъ<ютант> полк<овник> Раух

Потом невеста с ближайшими ее родственниками прошена была во внутренние ее величества апартаменты, где и убираема была драгоценными вещами и получила от государя императора благословение иконою.

15-ть мин. 9-го часа государь император с невестою фрейлиною княжною Трубецкою из внутренних апартаментов выход имел в Белую комнату в последовании ее величества государыни императрицы и их императорских высочеств государынь великих княжон Марии Николаевны, Ольги Николаевны и Александры Николаевны, а из оной в сопровождении родственников ее обоего пола особ шествовали в церковь, где в присутствии высочайших особ совершено было таинство браковенчания вышеписанного жениха и невесты, которое отправлял духовник Музавской с протодиаконом Верещагиным и придворными певчими.

По окончании браковенчания в церкви их императорским величествам и их императорским высочествам новобрачные приносили благодарение и принимали поздравления от особ обоего пола.

После сего их императорские величества с их императорскими высочествами и особами обоего пола из церкви проходили в Белую комнату, где кушали шампанское вино и чай.

Вскоре новобрачный с родственниками своими из Собственного дворца отбыл в дом свой, куда также 5 мин 10-го часа последовал его величество в карете с отцом новобрачной генерал-адъютантом князем Трубецким - а засим новобрачная с ее родственниками также из Собственного дворца отбыла в дом мужа своего.

По прибытии в дом новобрачной его величество принял ее по обыкновенному порядку иконою, и потом кушал чай, и вскоре откланялся бывшим в доме обоего пола особам, возвратился в Собственный дворец 45 мин. 10-го часа.

За вечерним столом с их величествами кушали в кабинете государыни императрицы следующие особы:

Великие княжны Мария Николаевна и Ольга Николаевна Супруга графа Бобринского и генер<ал>-адъют<ант> Перовский

40 мин. 1-го часа его величество один в карете из Собственного дворца выезд имел в Каменный театр, где и присутствовал в публичном маскераде, откуда возвратился в Собственный дворец 45 мин. 3-го часа утра".¹

¹ (ЦГИА СССР, д. 516, оп. 120/2322, кн. 151, л. 56-59 об.)

А Лермонтов?

Вместе со своими родными он ожидал в церкви Аничкова дворца выхода невесты, наблюдал, как она появилась, окруженная царской семьей, очевидно, тоже "кушал шампанское вино" в Белой комнате и был затем среди тех, кто принимал царя в доме молодоженов. Можно себе представить, что Лермонтов всматривался не только в лица членов царствующей фамилии, но наблюдал и за приглашенными со стороны невесты: Строгановыми, Бобринскими... Лермонтов не мог не знать, что эти семейства имели отношение к истории гибели Пушкина.

Но заметили ли "высочайшие особы" маленького гусара среди родственников "со стороны жениха"? Упоминалось ли его имя за ужином царской семьи, на который были приглашены только С. А. Бобринская и В. А. Перовский? На этот вопрос ответить трудно, но не далее как через две недели Перовский говорил с императрицею о Лермонтове, читал ей "Демона", а Александра Федоровна делилась своими впечатлениями с Бобринской в одной из своих очередных записочек.¹

¹ (См.: Гер штейн Э. Судьба Лермонтова, с 69, - Материалы этого очерка ("Лермонтов в Аничковом") впервые были сообщены нами на заседании Лермонтовской группы Института русской литературы в сентябре 1965 г.)

С полной уверенностью мы могли назвать только десятерых участников "кружка шестнадцати". Их фамилии сообщил "лидер" этого содружества Ксаверий Браницкий в своей малоизвестной книге "Les nationalites slaves", вышедшей в Париже в 1879 г.

В этой книге Браницкий полемизировал с русским князем иезуитом И. С. Гагариным о религиозной и политической жизни России.¹ Книга написана в форме писем к Гагарину. Браницкий напомнил своему корреспонденту об их общей молодости в Петербурге и впервые печатно указал на "кружок шестнадцати" ("Les seize"), существовавший в императорской столице в 1839-1840 гг. На первом месте среди семи фамилий уже умерших товарищей он назвал Лермонтова, а из еще здоавствующих,. кроме себя и Гагарина, указал на председателя Комитета министров в правительстве Александра II П. А. Валуева. Последний, независимо от Браницкого, упомянул о своей былой принадлежности к "Шестнадцати" в дневнике за 1876 г., ставшем вам известным лишь в начале 1960-х годов. Валуев назвал одиннадцатого члена кружка - Паскевича.² Это самый молодой из "Шестнадцати": он родился в 1823 г., а умер много лет спустя после выхода книги Браницкого - в 1903 г.

¹ (В 1865 г. Гагарин выпустил во Франции книгу "La Russie seratelle catholique?".)

² (См.: Герштеин Э. Судьба Лермонтова, с. 371.)

Имя его отца мы привыкли встречать в дореволюционной исторической литературе с прибавлением самых громких титулов и званий: наместник Царства Польского, генерал-фельдмаршал, светлейший князь Эриванский и Варшавский… Иван Федорович Паскевич.

С добавлением одиннадцатого равновесие в составе кружка в нашем представлении нарушилось. Получился перевес в пользу отпрысков семейств, принадлежавших к самой высшей знати царской России. Уже и раньше отмечалось, что среди "Шестнадцати" были сын ближайшей подруги императрицы Дмитрий Фредерике - товарищ детских игр наследника, и сын обер-шталмейстера двора "ее величества" князя В. В. Долгорукого - Сергей. Отец Браницкого, потомок польских магнатов, состоя на царской службе, вел в Петербурге широкую жизнь с обязательными балами для двора, на которых бывал Николай I; Андрей Шувалов - сын княгини ди Бутера. Это она со своим третьим мужем, неаполитанским посланником в Петербурге, присутствовала на венчании Дантеса с Екатериной Гончаровой. (Второй муж дал ой фамилию, под которой ее упоминает в своих письмах Пушкин, - графиня де Полье, а от первого мужа, графа Шувалова, она унаследовала богатейшие уральские рудники и Парголово под Петербургом.) Известно, что царская чета благоволила к матери Андрея Шувалова, но все же в затруднительных положениях ей приходилось обращаться к "царям" при содействии С. А. Бобринской или М. Д. Нессельроде. Богатство или знатность перечисленных родителей "Шестнадцати" не могли идти в сравнение с особым положением и заслугами Паскевича, которого Николай I величал в письмах "отец-командир". Факт принадлежности сына этого военачальника и блестящего вельможи к оппозиционному "кружку шестнадцати" поражает. До этого известия казалось, что в составе кружка существовало определенное равновесие; мы имеем в виду пять других его участников: Лермонтова, Moнго-Столыпина, Н. А. Жерве, князя А. Н. Долгорукого, принадлежавшего совсем к другой ветви этого старинного рода, к культурной и талантливой семье харьковского и полтавского генерал-губернатора (художник Г. Г. Гагарий вскоре женился на сестре А. Н. Долгорукого). Да и Валуев, зять П. А. Вяземского, в ту пору только еще начинал свою блестящую бюрократическую карьеру, хотя Николай I и прозвал его и Александа Скарятииа "образцовыми молодыми людьми".

Крен в сторону высшей знати окончательно определился, когда обнаружился двенадцатый член "кружка шестнадцати".

10 (22) декабря 1878 г. в Париже скончался генерал-адъютант, генерал-майор свиты "его императорского величества", светлейший князь Борис Дмитриевич Голицын.

Вот что писал о его смерти Браницкий Гагарину: "P. S. Je vous souhaite une bonne annee. Vous devez le savoir un des ancien. seize Boris Golitzin est mort. Paris. Ce 7 Janvier 1879".¹

¹ (ЦГАЛИ, ф. 1049, on. xp. 6, л. 5. - Перевод с французского: "P. S. Желаю Вам всего самого лучшего в новом году. Может быть,. Вы уже знаете: один из бывших "Шестнадцати", Борис Голицын, умер-Париж. 7 января 1879 г.".)

Приписка Браницкого сделана в одном из писем к Гагарину,. не вошедших в книгу "Les nationalites slaves". Эти письма хранятся в Париже в Славянской библиотеке, любезно предоставившей фотокопии с этих материалов Центральному государственному архиву литературы и искусства в Москве.

Имя Б. Д. Голицына никогда не называлось в связи с "кружком шестнадцати". Необходимо поэтому по мере возможности собрать о нем сведения.

Титул "светлейшего" перешел к нему от отца, известного московского генерал-губернатора Дмитрия Владимировича Голицына, который получил его в знак особого благоволения Николая I в 1841 г.

По материнской линии Б. Д. Голицын приходился двоюродным братом князю А. И. Васильчикову, сыгравшему такую важную и двусмысленную роль в истории последней дуэли Лермонтова.

Весной 1838 г. Борис Голицын не был допущен к письменному испытанию для получения кандидатской степени в Московском университете. Его высокопоставленные родители приняли эту "несправедливость" как обиду, нанесенную им лично, и переписывались по этому поводу со своим родственником московским попечителем графом С. Г. Строгановым. Недоразумение рассеялось, но Голицын уже не захотел экзаменоваться в Москве и предпочел С.-Петербургский университет.¹ Таким образом, он вместе с Сергеем Долгоруким принадлежал к группе только что "окончивших университет", как определил Браницкий штатских участников "кружка шестнадцати".

¹ (ЦГАДА, ф. 1263, оп. 7, ед. хр. 63-64, 120.)

Вероятно, именно Бориса Голицына имел в виду П. А. Валуев, когда в "Записках, веденных во время путешествия в 1839 году по Германии и Италии", отметил: "Баден-Бадеи.. 7 сент<ября>. Вот я и в соллогубовском раю; приезд Шувалова и Голицына оставил меня лишний день во Франкфурте".¹

¹ (ЦГИА СССР, ф. 908, ед. хр. 9, л. 11.)

Через 9 лет Валуев снова ставит в своем дневнике эти фамилии рядом, на этот раз уточняя, какого Голицына он имеет в виду: "1848 г. СПб., 10 марта. Встретился у моего хозяина с Шуваловыми, Б. Голицыным, Воронцовым и принцем Гессенским".¹

¹ (Рус. старина, 1891, № 4, с. 172.)

В заметке "М. Ю. Лермонтов" М. Н. Лонгинов писал: "Молодой Васильчиков вышел в 1839 году кандидатом из Петербургского университета и находился на Кавказе при ревизовавшем край сенаторе Гане, к которому были прикомандированы некоторые молодые люди, принадлежавшие к высшему кругу, как например князь Борис Дмитриевич Голицын, покойный князь Сергей Васильевич Долгорукий".¹

¹ (Рус старина, 1873, № 3, с. 385-386.)

Лонгинов ошибся: Борис Голицын не значится в списках сотрудников Гана,¹ но эта обмолвка психологически объяснима. Васильчиков и Долгорукий поехали на Кавказ с Ганом после осуждения Лермонтова за дуэль с Барантом, и, очевидно, Лонгинов связывал это с разгромом "кружка шестнадцати". Недаром .Ю. Ф. Самарин писал И. С. Гагарину из Москвы 19 июля 1840 г.: "Вскоре после вашего отъезда я видел, как через Москву проследовала вся часть шестнадцати, направляющаяся на юг. Я часто видел Лермонтова за все время его пребывания здесь".² Можно предположить, что Лонгинов тоже знал о существовании тайного содружества. Во всяком случае он, так же как и Самарин, видел, что вслед за Лермонтовым на Кавказ потянулись один за другим и офицеры, о которых он писал в уже упомянутой своей известной заметке о Лермонтове: "В 1839-1840 годах Лермонтов и Столыпин, служившие тогда в лейб-гусарах, жили вместе в Царском Селе, на углу Большой и Манежной улиц. Тут более всего собирались гусарские офицеры, на корпус которых они имели большое влияние... Покойный великий князь Михаил Павлович <...> приписывал происходившее в гусарском полку подговорам товарищей со стороны Лермонтова со Столыпиным и говорил, что "разорит это гнездо", то есть уничтожит сходки в доме, где они жили. Влияния их действительно нельзя было отрицать; очевидно, что молодежь не могла не уважать приговоров, произнесенных союзом необыкновенного ума Лермонтова, которого побаивались, и высокого благородства Столыпина, которое было чтимо, как оракул".³ Напомню, что эти же "сходки" подразумевал и Валуев, говоря о А. П. Шувалове, прикомандированном в 1838 г. к лейб-гусарскому полку: "В 1838-1839, 1840 - связь с Браницким, Столыпиным, Долгоруковым, Паскевичем, Лермонтовым и Др. (les seize, к которым п я принадлежал)".⁴

¹ (ЦГИА СССР, ф. 1261 и ф. 1268.)

² (М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников, с. 298.- Уточняю помещенный здесь перевод: французское выражение "toute la fraction de seize" означает, по моему мнению, ту "часть" кружка, которая отправилась на Кавказ, а не всю "группу шестнадцати".)

³ (М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников, с. 155.- Уточняю помещенный здесь перевод: французское выражение "toute la fraction de seize" означает, по моему мнению, ту "часть" кружка, которая отправилась на Кавказ, а не всю "группу шестнадцати".)

⁴ (Цит. по: Герштейн Э. Судьба Лермонтова, с. 371.)

К сожалению, в бумагах князя Б. Д. Голицына, хранящихся в Центральном государственном архиве древних актов и Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина, нет ни одного документа, отражающего его духовные интересы, не говоря уже о материалах, связанных с "кружком шестнадцати". Не исключена возможность, что подобные документы обнаружатся когда-нибудь в другом месте, может быть, за рубежом. Пока нам придется ограничиться теми скупыми сведениями, которые можно извлечь из официальных личных документов Б. Д. Голицына. Карьера его была, видимо, весьма благополучна.

Вот письмо от 20 декабря 1843 г. - военный министр А. И. Чернышев извещает Голицына о царской воле: "Государь император, узнав с искренним сожалением о весьма расстроенном здоровье родителя Вашего, по доведению в то же время до сведения его величества, что князь Дмитрий Владимирович желает Вас, милостивый государь, иметь при себе, высочайше изволил отозваться, что если бы до его величества дошло прежде известие об усилившейся болезни князя, то, и не ожидая изъявления с его стороны желания видеть Вас, приказал бы предложить Вам ехать к родителю.

Ныне государь император повелел мне объявить Вам соизволение его величества на немедленный отъезд Ваш за границу, с тем чтобы Вы, милостивый государь, оставались там, доколе князю Дмитрию Владимировичу будет это угодно".¹

¹ (ЦГАДА, ф. 1263, on. 7, ед. хр. 130, л. 14.)

Вот свидетельство о венчании 2 октября 1846 г. камер-юнкера коллежского асессора кн. Б. Д. Голицына с двадцатилетней дочерью В. В. Левашова (тоже одного из столпов великосветского придворного Петербурга, кстати говоря, женатого на родной сестре жены кн. И. В. Васильчикова).

Из других документов мы извлекаем сведения о повышении Голицына в чинах после смены царствования: в 1853 г. он капитан-лейтенант, в 1865 г. - свиты его императорского величества генерал-майор, в 1869 г. - генерал-адъютант, генерал-майор,. в 1870 г. - генерал-адъютант, генерал-лейтенант.¹ В этом году он получил от императорской главной квартиры "бессрочный отпуск с дозволением отлучаться за границу" и, вероятно, до самой смерти в декабре 1878 г. не возвращался в Россию.

¹ (ЦГАДА, ф. 1263, on. 7, ед. хр. 130, л. 1, 3, 6, 18.)

Голицын числился в "Списке членов Редакционных комиссий по составлению Положений 19 февраля 1861 г.". Впрочем, печатая эти списки в 1880-х годах, редакция "Русской старины" сочла необходимым сопроводить их следующим примечанием: "Кн. Б. Д. Голицын, хотя и значился в числе приглашенных в Редакционные комиссии, но в трудах их не участвовал".¹

¹ (Рус. старина, 1884, № 3, с. 720; 1889, № 3, с. 665.)

Похвальные грамоты и патенты, сохранившиеся в архиве Голицына, дают косвенное свидетельство о его занятиях: патент 1847 г. на поднятие флага петербургского яхт-клуба на собственной его яхте "Варяг" и на право плавания этого тендера по российским и иностранным морям, похвальные грамоты Вольноэкономического общества (1860 г.), публичная похвала совета С.-Петербургской мануфактурной выставки 1861 г., похвальный лист от комитета по устройству тверской губернской сельскохозяйственной выставки "за хорошее качество хлеба". В этой грамоте, датированной 30 сентября 1861 г., Голицын назван "Осташковского уезда помещиком".¹

¹ (ЦГАДА, ф. 1263, оп. 7, ед. хр. 137, л. 1, 17, 15, 14, 13.)

Вот и все чисто опознавательные сведения, которые удалось собрать в государственных архивах о двенадцатом.

Впрочем, надо сказать еще об одном: годе его рождения. Он родился в 1819 г. Тут вспоминается замечание о Лермонтове П. М. Смирнова, вообще говоря давшего не слишком глубокую характеристику поэта. Он заявил, что Лермонтов, "беспрестанно увлеченный обществом молодых людей, характером был моложе, чем следовало по летам".¹ Вряд ли это определение применимо к автору "Героя нашего времени", "Демона" и "Думы". Скорее всего калужскому губернатору были непонятны экспрессия и наивность, так часто сквозившие в манерах поэта. Однако замечание об обществе молодых людей, окружавших Лермонтова, заставляет вспомнить о "Шестнадцати". Среди них только Браницкий и Гагарин были сверстниками Лермонтова. Самым старшим был Жерве, родившийся в 1808 г., а остальные все были моложе. Валуев, Столыпин, Шувалов, Фредерике были моложе Лермонтова последовательно на один, два, три и четыре года. Разница в возрасте между поэтом и Александром Долгоруким была уже в пять лет. Из троих самых знатных Голицыну было те же двадцать лет, что и Александру Долгорукому, но Сергею Долгорукому было еще девятнадцать, а шестнадцатилетний Федор Паскевич едва вышел из отрочества. Надо думать, что не Лермонтов был "увлечен обществом молодых людей", как это казалось Смирнову, а, к великому неудовольствию врагов поэта, мальчики были "вовлечены" в общество Лермонтова. Если их видели вместе Лонгинов, Смирнов, Лобанов,² Самарин, то не могли же не замечать этого законодатели петербургского "большого света".

¹ (РУС. арх., 1882, № 2, с. 241.)

² (См.: Герштейн Э. Судьба Лермонтова, с. 296-300.)

Пребывание в одном кружке и "молодых людей, принадлежавших к высшему кругу", и Лермонтова - еще один мотив, способствовавший третированию великого поэта спесивым высшим кругом и завистливым средним.