'ТАМАРА'

"ТАМАРА", одна из последних баллад Л. (1841), возникшая на материале кавк. преданий и легенд. В центре стих. - демонич. образ обольстительницы, любовь к-рой влечет за собой смерть (в отличие от "Демона", "Морской царевны" и др., где герой несет гибель возлюбленной).

В лит-ре о Л. рассматривались разные аспекты баллады; обращали внимание на последовательно проведенный в ней принцип контраста: чарующего голоса и коварной жестокости царицы ("Прекрасна, как ангел небесный, / Как демон, коварна и зла"), муз.-интонац. строя баллады и ее повествоват. основы, наконец, контрастного переплетения тем "смерти", "похорон" и любовного наслаждения. Любовь в балладе предстает как изначально гибельная сила - а не только следствие демонич. жестокости царицы [Коровин (4)]. Др. исследователи, акцентируя филос. проблематику баллады, подчеркивали параллелизм худож. средств в изображении Терека и самой царицы (пространств. образ "тесноты", "теснины", символика цвета и пр.). "Хаос", природный и человеческий, преображается в "космос", с наступлением утра демонич. начало в Тамаре отступает перед ангельским: "В окне тогда что-то белело, / Звучало оттуда: прости". "Хаос" и "космос" в худож. мире баллады нерасторжимы. В жанровом отношении она сочетает элементы "жестокого романса" и поэмы-мистерии [Пульхритудова (3)]. Еще в дореволюц. лермонтоведении была отмечена связь баллады с "Египетскими ночами" А. С. Пушкина; в новейших работах стих. обычно рассматривается как полемическое по отношению к пушкинскому произв.

Мотив гибельной женской красоты наметился у Л. еще в раннем творчестве: ср. "Жена севера" (1830) - "Кто зрел ее, тот умирал"; в поздние годы он претерпел существ. изменения. Почти одновременно с "Тамарой" Л. создает "Сон", "Они любили друг друга...", "Нет, не тебя так пылко я люблю", "Выхожу один я на дорогу", "Любовь мертвеца" (все автографы, кроме последнего, как и автограф баллады, - в записной книжке Л., подаренной В. Ф. Одоевским). Во всех этих стихах варьируется мотив любви и смерти (см. Любовь, Смерть в ст. Мотивы), причем два эти понятия не противопоставлены, а сопоставлены как взаимодополняющие друг друга. Любовное чувство везде доминирует над физич. гибелью, оказываясь сильнее. В романтич. концепции любви, выраженной и в поэмах Л., страсть аксиологически выше жизни, поэтому жизнь может быть измерена ценой любви, как смерть - быть платой за любовную измену.

В "Египетских ночах" поставлена та же проблема, отсюда возможность рассматривать стих. Л. не как полемику, а как своеобразную интерпретацию образа пушкинской героини. Подобно Клеопатре, Тамара - жрица любви (ср. слова Клеопатры: "Клянусь... - о матерь наслаждений, / Тебе неслыханно служу"). Любовь эта принимает вид чувственной страсти, безразличной к своему объекту (ни Клеопатра, ни Тамара не знают своих будущих возлюбленных), и обставляется всеми аксессуарами пышного экзотич. празднества. Будучи высшим наслаждением и высшей ценностью, такая страсть м. б. только единичной и неповторимой и поэтому неизбежно сопряжена со смертью любовника, к-рая застает последнего в момент высшей жизненной полноты (отсюда метафора "свадьбы-похорон"). Как и у Пушкина, казнь возлюбленного совершается наутро (ср. в "Египетских ночах": "Но только утренней порфирой / Аврора вечная блеснет, / Клянусь - под смертною секирой / Глава счастливцев отпадет"). Л. сохраняет и намеченную Пушкиным тему возникающей привязанности царицы к своему случайному любовнику: "И было так нежно прощанье, / Так сладко тот голос звучал, / Как будто восторги свиданья / И ласки любви обещал".

Однако Л. избегает пушкинских последовательных психол. мотивировок, строя характер героини по принципу контрастов; "нежное" прощанье Тамары со своими жертвами на фоне зловещего пейзажа несет на себе демонич. отпечаток. Демонична и сама страсть Тамары: в балладе господствует чувственное, эротич. начало; любовь Тамары лишена того духовного содержания, к-рое подчеркнуто в других стихах Л. о любви и смерти, это "чары", наваждение, во власти к-рого находится и сама царица, и ее любовники (подобным эротич. колоритом отличается ориентальная баллада 30-х гг. в целом). Демонизм этой страсти как в неистовстве чувственной стихии, так и в ее рассчитанности, методической повторяемости любовного наслаждения, оканчивающегося смертью возлюбленного. Не исключено, что концепция баллады соотносилась с общим худож. представлением Л. о Востоке (по-видимому, "Тамара" должна была войти в намеченный Л. цикл "Восток").

Стих. подверглось издевательской критике в "Сыне отечества" (1844, № 1); резкие возражения на нее напечатала "Лит. газета" (1844, № 12, 13 марта). По-видимому, об этом стих. упоминал А. С. Хомяков, находя в нем близость к стихам Н. М. Языкова [Гиллельсон (3), с. 265]. В. Г. Белинский причислял "Тамару" к лучшим созданиям Л., к "блестящим исключениям" даже в поздней лермонт. лирике (наряду с "Пророком", "Выхожу один я на дорогу").

В. Э. Вацуро.

О груз. источниках баллады имеется обширная лит-ра. Л. знал книгу франц. путешественника Ж. Ф. Гамба "Voyage dans la Russie meridionale...", P., 2 изд., 1826 (упомянута в "Герое нашего времени"), где сказано, что, согласно легенде, в Дарьяльском замке жила княжна Дарья, к-рая "приказывала бросать в Терек любовников, которыми была недовольна" (с. 22). Это предание повторяется и др. авторами. Легенда о царице Дарье, якобы давшей свое имя Дарьялу, упоминается в "Путешествии в Арзрум" Пушкина.

Постройка замка ошибочно приписывалась нар. молвой знаменитой царице Тамаре (12 в.), воспетой Ш. Руставели. Однако во всех лит., историч. и фольклорных источниках, в т. ч. русских - "Истории государства Российского" Н. М. Карамзина, романе А. А. Шишкова "Кетевана, или Грузия в 1812 году" (изд. 1835) и др., - она характеризуется как идеальная правительница, отличающаяся мудростью и целомудрием. Существовало предположение, что Л. назвал именем Тамары царицу Дарью (ср. В. П. Мельницкий, Переезды по России в 1852 году. Статья 3, "Совр.", 1853, № 8, отд. VI, с. 152), дочь Тамары Русудан или царицу Дареджан (17 в.) [см. Андроников (8)]. Возможно, однако, что Л. имел в виду другую царицу Тамару: в широко известном в Европе и России "Путешествии" Шардена ("Journal du voyage du chevalier Chardin en Perse et aux Indes orientales par la mer Noire et par la Colchide", L., 1686), из к-рого черпали материал многие европ. и рус. писатели, названа именно другая Тамара, игравшая видную роль в междоусобных войнах 17 в. Обзор лит-ры об использовании в балладе фольклорных мотивов и нар. сказаний, бытовавших на Кавказе, см. Эйхенбаум (12).

Стих. иллюстрировали: М. Ю. Лермонтов, И. К. Айвазовский, Г. Г. Гагарин, М. А. Зичи, Г. П. Кондратенко, В. Ковалев, Л. Ф. Лагорио, Д. И. Митрохин, В. И. Порфирьев, А. Сахаров, В. Я. Суреньянц, К. Д. Флавицкий, Р. Ф. Штейн. Положили на музыку: Э. Ф. Направник, П. С. Макаров, С. Лялин, В. М. Иванов-Корсунский. М. М. Фокин поставил балет "Тамара" (1912) на музыку М. А. Балакирева.

Автографы: беловой ГПБ, Сб. рукоп. № 12 (записная книжка, подаренная В. Ф. Одоевским); черновой (карандашом) - там же; Впервые - "ОЗ", 1843, т. 27, № 4, отд. 1, с. 229-30. Датируется маем-нач. июля 1841 по положению в записной книжке.

Лит.: Белинский, т. 7, с. 38; т. 8, с. 94, 339, 478; Семенов (5), с. 137-38, 176; Виноградов Г., с. 357-59; Андроников (8), с. 35-39, 220; Эйхенбаум (12), с. 356-57; Альбеткова Р. И., Фантастич. образы в рус. романтизме 30-х гг. 19 в., в сб.: Из истории рус. романтизма, в. 1, Кемерово, 1971, с. 98; Удодов (2), с. 167-68; Коровин (4), с. 85-90; Шадури В., Кастальский ключ поэта, в его кн.: За хребтом Кавказа. 160 лет со дня рождения М. Ю. Л., Тб., 1977; Турбин, с. 92-94; Пульхритудова (3), с. 311-12.

В. С. Шадури.

Источники:

1. Лермонтовская энциклопедия. Гл. ред. В. А. Мануйлов.- М.: 'Советская энциклопедия', 1981.- 784 стр. с илл. В надзаг.: Институт русской литературы АН СССР (Пушкинский дом). Научно-редакционный совет издательства.