ПУШКИН

Расстановка ударений: ПУ`ШКИН

ПУШКИН Александр Сергеевич (1799-1837), рус. писатель, основатель новой рус. лит-ры. Проблема историко-лит. отношений П. и Л.- одна из наиболее существенных в лермонтоведении; она может рассматриваться в плане лит. преемственности, сходства и различия поэтич. индивидуальностей, наконец, в более широком историко-лит. смысле как соотношение двух эпох рус. лит-ры, во многом различных по господствующему мировоззрению, проблематике, стилистич. принципам (см. Русская литература 19 века). Воздействие П. сказывалось на формировании худож., филос, обществ.-политич. взглядов Л.; в процессе творч. эволюции Л. оно меняло свой характер и качество. Опираясь на худож. достижения П., Л. сделал новый шаг в развитии рус. лит-ры.

А. С. Пушкин. Гравюра Н. И. Уткина с портрета О. А. Кипренского. 1827

Первые лит. опыты Л. связаны с овладением пушкинским поэтич. языком и стихом. Один из самых ранних автографов Л.- переписанная им в тетрадь поэма П. "Бахчисарайский фонтан". Откровенным ученичеством отмечена поэма "Черкесы" (1828), представляющая мозаику из стихов П. и др. поэтов. Прямым подражанием "Кавказскому пленнику" П. явилась одноим. поэма Л. (1828). Сохранился набросок начала либретто для оперы "Цыганы" (1828), куда включен диалог Старого цыгана и Земфпры из "Цыган" П. Очевидно воздействие "Братьев разбойников" П. на поэмы Л. "Корсар" (1828) и "Преступник" (1829); "Бахчисарайского фонтана" - на поэму "Две невольницы" (1830), хотя здесь Л. одновременно ориентируется и на Дж. Байрона. Романтнч. поэмы П. отразились и на юношеской лирике Л., где можно найти отд. Строки и образы из этих поэм (ср. "Элегия", 1830). Однако время прямых подражаний Пушкину быстро проходит. В юношеском творчестве 1830-32 Л. опирается на широкую рус. и зап.-европ. романтич. традицию (прежде всего поэзию Байрона). Последующее преодоление романтизма у Л. протекало как движение к "всеобъемлющей субъективности" (В. Г. Белинский), принципиально отличной и от романтнч. субъективизма, и от объективной пушкинской манеры повествования. Особое значение для Л. приобретает тема "демонизма", намеченная в стих. П. "Демон" (1823) и "Ангел" (1827), но не занявшая в творчестве П. значит. места. Эту тему Л. развивает на протяжении почти всей жизни. Очень близка Л. гражд. лирика П. Так, с "Андреем Шенье" П. (1824) связано стих. Л. "Из Андрея Шенье" (1830-31) и нек-рые строки стих. "Смерть поэта" (1837); по-видимому, оно же упоминается и в стих. "К *" ("О, полно извинять разврат", 1830-31) как песнь о "вольности". Можно думать, что отказ П. от прямой политич. поэзии после 1826 и его программа воздействия на пр-во рассматривалась Л. (и нек-рыми его современниками) как отход от прежних гражд. позиций (ср. также упоминание о "продолжительном сне" П. в стих. "Опять, народные витии", 1835 или 1836).

В 1832-34 одновременно с П., но независимо от него Л. обратился к теме народного мятежа: "Вадим" Л. и "Дубровский" П. (неоконч., неопубл. при жизни П. и неизвестный Л.) обнаруживают черты фабульного сходства, объясняемые общностью реального источника (судебное дело Крюковых) и общими впечатлениями от рус. действительности 30-х гг. (участившиеся крест. выступления). Однако в сравнении с пушкинским Дубровским в обрисовке героя Л. резче проявились черты романтизма, а фабула романа подчинена отвлеченно-философской трактовке проблемы добра и зла. С творчеством П. в определенной мере перекликается и драма "Маскарад" (1835-36). Уже в лирике 30-х гг. Л. развивает намеченную П. тему жестокого "света" (ср. у Л. "Прелестнице", 1832, и "Когда твои младые лета...", 1829, у П.). В центре "Маскарада", как и в "Пиковой даме" (1834) П., образ игрока, но решенный в соответствии с различием худож. задач совершенно по-разному: Арбенин из "Маскарада" противостоит Германну из "Пиковой дамы" как истинно романтич. могучий герой охваченному жаждой наживы "демонически-эгоистическому характеру" (В. Г. Белинский).

После переезда в Петербург (1832) Л. постепенно сближался с кругом литераторов - друзей и соратников П. Через С. А. Раевского он во 2-й пол. 1836 познакомился с А. А. Краевским, к-рый был в это время помощником П. по "Современнику". Знакомство с Краевским открывало Л. путь к лит.-журнальному миру и ближайшему окружению П.- В. А. Жуковскому, П. А. Вяземскому, В. Ф. Одоевскому, А. И. Тургеневу и др. В нек-рых мемуарных источниках (А. О. Смирнова, В. П. Бурнашев, В. С. Глинка, граф А. В. Васильев) сообщается, что незадолго до смерти Пушкина Л. познакомился с ним лично. Того же мнения придерживался и П. А. Висковатый. Эти свидетельства нельзя признать достаточно авторитетными; им противоречит, в частности, хорошо осведомленный А. П. Шан-Гирей, утверждавший, что "Лермонтов не был лично знаком с Пушкиным". Имеются сведения, что Л. был на похоронах П. (свидетельство П. П. Семенова-Тян-Шанского).

К 1836-37 относится новая полоса воздействия П. на Л. В поэме "Сашка" (1835-36?) Л. обращается к достижениям реалистич. метода П. Не без влияния "Евгения Онегина" он делает героем ее не исключит. лицо, как в предшествующих поэмах, а бытовую фигуру "доброго малого", характер к-рого Л. также объясняет средой и воспитанием. В "Сашке" Л. впервые приближается к той полноте владения предметным миром, к-рая отличает роман П. В ряде мест поэмы заметна перекличка с "Евгением Онегиным", с поэмами "Граф Нулин" и "Домик в Коломне", обнаруживаются и более глубинные связи - в обрисовке героя своего времени, в преодолении отвлеченного подхода к проблемам современности, в самой ткани стиха, ставшей более материальной, конкретной. П. сыграл большую роль в овладении Л. объективной манерой повествования. Подобно П., Л. на новой основе обращается к фольклорной стихии. При создании "Песни про... купца Калашникова" (1837) он учитывает сказки П. и фольклорные элементы "Капитанской дочки". Воплощение сюжетов и идей в формах, отвечающих нар. восприятию, знаменовало усиление народности творчества Л. Используя опыт "Подражаний Корану", Л. создает стихи. где звучат голоса, не совпадающие с авторским. Поэме "Демон" в редакции 1838 Л. придает объективный характер, превращает ее в "восточную повесть", пронизанную фольклорными мотивами, зримыми и точными описаниями кавк. быта и природы.

Для нового, более глубокого понимания творчества П. большое значение могла иметь статья Н. В. Гоголя "Несколько слов о Пушкине" (в сб. "Арабески", 1835); Л. не только был солидарен с отношением Гоголя к П. как величайшему явлению нац. духа, но, очевидно, разделял гоголевскую трактовку двух типов пушкинских произв. в зависимости от их предмета (исключит. и обыденное в поэтич. творчестве). Косвенным свидетельством этого можно считать одновременное создание таких произв., как "Демон" и "Тамбовская казначейша". В последней Л. обращается к худож. исследованию "малых величин", обыденного провинц. быта. Здесь, как и в др. случаях, Л., следуя пушкинской традиции, является вместе с тем глубоко самобытным и оригинальным. Воздействие пушкинской повествоват. манеры ощущается в "Княгине Лиговской" (1836), где герой - Печорин - прямо соотнесен с пушкинским Онегиным. Традиция пушкинской прозы здесь преобразована и осложнена усвоением "гоголевской" манеры и типично лермонт. тенденциями (открытое вторжение публицистич. стиля, филос. аналитизм, углубление психологич. описаний).

Сразу после гибели П. написано стих. "Смерть поэта" (1837), где наиболее ярко выразилось глубокое понимание Л. личности П. и роли его творчества для России. Для воссоздания образа поэта Л. воспользовался во многом фразеологией пушкинских произв. ("Кавказский пленник", "Андрей Шенье", "Поэт"; заключит. часть стих. перекликается с "Моей родословной" П.). Стих., выразившее скорбь передовой России, принесло Л. широкую известность. Он был воспринят как преемник П. Диалектич. характер этой преемственности, черты сходства и различия Л. и Пушкина выступают особенно рельефно при сопоставлении "Героя нашего времени" и "Евгения Онегина", с к-рым роман Л. перекликается в обрисовке главного героя и нек-рых второстепенных (Грушницкий соотнесен с Ленским; в фигуре драгун. капитана есть черты Зарецкого), отчасти в фабуле ("Княжна Мери"), в худож. методе и осн. проблематике. Вместе с тем очевидно их глубокое различие. Роман Л. представляет уже следующий этап развития рус. лит-ры. Печорин, подобно Онегину, герой своего, уже другого времени. Л. обратился к раскрытому П. противоречию между возможностями личности и ничтожной реализацией этих возможностей, предельно обострив обе стороны противоречия. Печорин крупнее Онегина и в своих потенциальных возможностях, и в своих пороках, в губит. воздействии на окружающую среду. Образ Печорина объективирован; вместе с тем, в отличие от Онегина, это - герой, во мн. отношениях близкий автору по своему психич. складу. "Герой..." (как и "Дума") - не только критика совр. героя и об-ва, но и самоанализ, с большей, нежели в "Онегине", силой отрицания и со свойств. реалистич. прозе более детальным аналитич. раскрытием внутр. мира личности. Использовав стилистич. достижения пушкинской прозы (так, в форме "путевых записок" Л. следовал прежде всего "Путешествию в Арзрум"), Л. в то же время внес в рус. прозу новое начало, объединив в гармонич. целое все созданные в пушкинскую эпоху средства худож. выражения, осуществив соединение достижений стиховой и прозаич. культуры русской речи.

Связь с творчеством П. обнаруживают и мн. поэтич. произв. Л. последнего периода. Так, "Ветка Палестины" (1836) перекликается с пушкинским "Цветком", "Журналист, читатель и писатель" (1840) - с "Разговором книгопродавца с поэтом", "Три пальмы" (1839) с IX "Подражанием Корану" ("И путник усталый на бога роптал"). Косвенно соотносятся с пушкинскими произведениями "Тамара" Л. (1841) (ср. "Египетские ночи", 1835), "Морская царевна" (1841) (ср. "Яныш-королевич" из "Песен западных славян", 1834), "Нет, не тебя так пылко я люблю" (ср. "Дорида", 1819). Особенностью лермонт. интерпретации пушкинских мотивов является ее диссонансный характер, нарастающий трагизм, иногда придающий содержанию отличный от пушкинского или даже противоположный смысл (таковы, в частности, стихи, говорящие о трагич. искажении естеств. любовного чувства). Полемикой с П., обусловленной как различием историч. эпох развития рус. об-ва, так и несходством творч. индивидуальностей самих поэтов, явился "Пророк" Л. (1841), в к-ром вместо "гласа бога" герой слышит презрительный и насмешливый голос толпы, утверждающей свое мнимое превосходство. С традицией П. связана и поэма "Беглец" (1839), где Л. по-иному решает проблематику поэмы П. "Тазит" (1829-30), о знакомстве с к-рой свидетельствуют реминисценции в "Валерике" (имя Галуб) и "Мцыри" (стихи: "Но в горло я успел воткнуть / И там два раза повернуть / Мое оружье"). Если П. противопоставил своего Тазита патриарх. морали горцев, то Л. полемически подчеркнул в кодексе их нравств. понятий непреклонную волю к борьбе "за честь и вольность".

Значит. роль играл опыт П. и в процессе творч. эволюции Л., наметившейся в последние годы жизни поэта и зафиксированной им самим в стих. "Из альбома С. Н. Карамзиной" (1841?), о к-ром Белинский заметил, что в нем "оборот мысли, фраза - все пушкинское". Говоря о двух фазах своего развития, о преодолении романтизма, Л. подхватил признания П. в "Путешествии Онегина" о подобных же изменениях в его творчестве. Эти изменения П. связывал с вторжением в поэзию жизненной прозы, быта, обыденной рус. природы. В своем стих. Л. декларирует это новое, пушкинское понимание прекрасного. На "Путешествие Онегина" ориентирована и сжатая характеристика юношеского романтизма, данная Л. Изменившийся эстетич. идеал получил воплощение в "Родине" (1841) - стих., к-рое Белинский также прямо связывал с П. ("вещь пушкинская, т. е. одна из лучших пушкинских"). Тема национального, народного, крестьянского, намеченная П., продолжена в стих. Л., заключающем в себе и обобщенную картину России, и поэтич. открытие нового типа патриотич. чувства. "Благоговение" Л. перед П. в последние годы жизни засвидетельствовано Белинским в письме В. П. Боткину от 16 апр. 1840 после свидания с Л. в Ордонансгаузе.

Э. Э. Найдич.

Период лит. формирования Л. (1828-30-е гг.) отстоит от аналогичного периода творч. биографии П. на 15 лет, в течение к-рых резко изменилась обществ. и лит.-бытовая атмосфера. Спад социальной активности и рост пессимизма в обществ. настроениях после разгрома восстания 14 дек. 1825 сопровождались углублением филос. исканий в рус. обществе. Переоценка предшествующих философско-мировоззренч. и эстетич. систем повлекла за собой утрату живой связи с традицией 18 в. Если П. был воспитан на наследии Н. Буало и Вольтера во Франции, Н. М. Карамзина, Г. Р. Державина, Д. И. Фонвизина в России, то для Л. эта традиция почти не имела значения. Просветительство, бывшее мировоззренч. и эстетич. основой творчества П., особенно в ранний период, сменяется у Л., в соответствии с веяниями эпохи, романтич. мировоззрением и мироощущением. Отсюда преим. ориентация Л. не на франц., а на нем. и англ. романтич. образцы, на филос. учения Ф. Шеллинга и рус. шеллингианцев (см. "Московский вестник"), ослабление религ. скептицизма, отсутствие просветит. социологич. построений типа "Вольности" П. В эстетич. области это сказывается разрушением нормативности, в частности, в системе поэтич. жанров, исчезновением характерных для 18 в. и П. жанров "легкой" и "антологической" поэзии. Смене жанровых форм способствовали и изменения в сфере обществ. психологии и лит. быта: при П. лит. жизнь носила в значит. мере кружковый характер и развивалась под знаком литературно-театр. полемик; отсюда широкий расцвет дружеского (нередко сатирич.) послания, письма, эпиграммы. В 30-е гг. исчезают узкие лит. кружки; с постепенной профессионализацией лит-ры отмирают жанры, непосредственно связанные с лит. бытом; падает и культура эпиграммы. Эти процессы в резко индивидуальной форме обозначаются и у Л., предопределяя отбор и интерпретацию им пушкинских поэтич. мотивов и тем, а также лирич. жанров. У Л. нет обычных для раннего П. лит. посланий и сатир; пушкинский "арзамасский" дух острословия, каламбура, пародии, стихия "легкого и веселого" Л. чужды; характерный для П. поэтич. культ дружбы почти отсутствует у Л. даже в юношеской лирике. Его стихи 1828-31 гораздо более субъективны и эгоцентричны; он предпочитает необычные для П. жанровые формы лирич. монолога-исповеди, филос. медитации. Лирика Л. интимно-автобиографична, чего последовательно избегал П.; с др. стороны, лирич. "Я" Л. выступает в абстрактно-обобщенном виде, в то время как П. строит свою поэтич. автобиографию с опорой на реалии подлинного быта. Значительны различия и в самом характере лирич. эмоции: уже в стихах П. 20-х гг. ("Коварность", "Если жизнь тебя обманет", "Зимняя дорога", "Ангел") она предстает в динамич. смене состояний; для Л. обычна статика лирич. чувства, запечатленного, как правило, в момент кульминации. Вместе с тем Л. усваивает если не психологич. принципы, то коллизии пушкинской элегии 20-х гг.; особое воздействие оказал на него "Демон" (1823) П., очень популярный в 20-30-е гг. Несомненно, была близка Л. и пушкинская баллада с остродраматич. любовным сюжетом; ср. "Черную шаль" П. (1820) и "Грузинскую песню" и "К NN ***" ("Не играй моей тоской") Л. (1829); "Ворон к ворону летит" (1828) П. и "Два сокола" (1829) Л. В 1830 и позднее Л. осваивает принципы пушкинской элегии-инвективы, зато проходит мимо обновленной антологич. элегии П., к-рая была для П. одним из средств воссоздания объективного лирич. характера с нац. и историч. спецификой. Вообще это качество лирики П., определявшееся иногда как "протеизм" и особенно развившееся в 30-е гг. ("русско-франц. стиль" 18 в. в послании "К вельможе" и др. посланиях 1830-36, "испанские", "итальянские", "английские", "античные" культурные рефлексы - стих. "Паж, или Пятнадцатый год", "Я здесь, Инезилья", "В начале жизни школу помню я", "Из Barry Cornwall", "Подражания древним" и др.), нехарактерно для Л. и в поздний период. Исключение - пушкинские опыты "восточной поэзии" (ср. "Три пальмы" Л.). Впрочем, как раз в период лит. созревания Л. интенсивность лирич. творчества П. идет на спад, а ряд лучших стих. позднего П. ("Я памятник себе воздвиг нерукотворный", "Отцы пустынники и жены непорочны", "Странник", "Осень", "Когда за городом задумчив я брожу", "Из Пиндемонти", "Мирская власть") были опубл. лишь в 1841 и после смерти Л. При всем том в поздней лирике Л. число стихов, ориентированных на лирику П., возрастает. Как и ранее, он заимствует у П. отд. обороты, поэтич. образы и пр.,- однако в этот период он чаще соотносит с П. саму проблематику и концепцию своих стихов, переосмысляя пушкинские темы. Это внешнее сближение с П., а также усвоение нек-рых особенностей его поэтич. стиля (скупость метафор, отказ от внешней напряженности лирич. сюжета и др.) дали повод нек-рым близким к П. критикам (П. А. Плетнев, С. П. Шевырев. П. А. Вяземский) неосновательно упрекать Л. в подражательности П.

Наибольшее значение для Л. имели пушкинские поэмы. Как и для мн. читателей и литераторов 30-х гг., П. был для юного Л. прежде всего автором южных "байронических" поэм. Интерес к ним у Л. определился еще в допансионский период; в своих ранних подражаниях Л. стремился повысить лирич. напряжение, сгустить мелодраматизм ситуаций и отойти от пушкинской тенденции к эпически-повествовательному развертыванию сюжета. В поздних поэмах ("Мцыри", последние ред. "Демона") Л. отказывается от сюжетной драматизации, но лирич. потенциал увеличивается в самом поэтич. языке. По сравнению с П., у Л. иная мера точности поэтич. слова; к нему не всегда применим пушкинский критерий "вкуса" как "чувства соразмерности и сообразности" (Пушкин, XI, 52). Л. приводит в движение большие стиховые массы, создающие общий эмоц. контекст, в к-ром осмысляются отд. слова и образы, "неточные" с т. з. пушкинских поэтич. принципов; ср. "дух отрицанья, дух сомненья" в "Ангеле" П. и логически неясное "дух изгнанья" в "Демоне" Л. [см. Эйхенбаум (1), с. 97-101].

Вместе с тем в поздний период в центр внимания Л. попадают и "Евгений Онегин" и "Домик в Коломне", создавший в рус. лит-ре устойчивую традицию шутливо-иронич. стихотв. повести, с приближенной к автору фигурой повествователя, сочетанием лирического и комического, бытовым анекдотич. сюжетом и даже строфич. формой октавы."Домик в Коломне" не имел успеха при жизни П., и Л. одним из первых использовал найденные здесь принципы повествования (в "Тамбовской казначейше", "Сашке", "Сказке для детей"); в дальнейшем рус. поэма объединяла в этом жанре опыт П. и Л. Как обычно, Л., однако, следует не только традиции П., но свободно пользуется разными источниками, переосмысляя их и создавая оригинальное целое. Что касается "Евгения Онегина", то к нему Л. обращается на протяжении всего творч. пути - от реминисценций в раннем творчестве к интерпретации образов (ср. в "Смерти поэта" проекцию гибели Пушкина на сцену смерти Ленского) и далее к освоению его глубинных лит. принципов и социально-филос. концепции совр. характера в "Герое нашего времени". В 1840 В. Г. Белинский свидетельствовал, что Л. благоговеет перед П. "и больше всего любит "Онегина"" (XI, 509).

Опыт П.-драматурга отразился у Л. в наименьшей степени. Сложнее вопрос об освоении Л. прозы П. Принципы прозаич. повествования, заявленные П. в печати "Повестями Белкина" в 1831: лаконизм, подчеркнутая новеллистичность, скупость психологич. характеристик, данных не прямо, а косвенно, через внешнее поведение героев, наконец, намеренное обращение П. к традиц. репертуару сюжетов и ситуаций,- во многом противоположны устремлениям раннего Л., ориентирующего свой первый роман ("Вадим", 1832- 1834) на традицию "поэтической прозы" и "неистовой" словесности. В "Княгине Литовской" (1836) уже ощущаются стилевые приемы пушкинской прозы - более всего в динамичных описаниях и диалогах; однако "пушкинский стиль" входит как одна из образующих в общую амальгаму и не является доминирующим. В "Герое..." Л. расширяет стилевой диапазон, вводя неск. повествователей с разными "точками зрения" и социально дифференцированными формами сказа; они мотивируют появление в романе многочисл. пушкинских приемов повествования: "протокольных" путевых записок "Путешествия в Арзрум" ("Бэла"), описания поведения героев, наблюдаемых извне, с выделением семантически и психологически значимых деталей ("Максим Максимыч", "Княжна Мери"), близких П. принципов новеллистич. рассказа ("Фаталист") и т. д. Самый образ Печорина во многом соотнесен с Онегиным (см. ст. "Герой нашего времени"). Однако в целом Л. не продолжает линию пушкинской прозы, но синтезирует разные методы и формы как прозаич., так и поэтич. повествования, создавая на их основе социально-психол. роман нового типа. Освоение Л. отд. принципов пушкинской прозы наблюдается и после "Героя...", так, в "Штоссе" отразились нек-рые черты стилистики "Пиковой Дамы".

В. Э. Вацуро.

Творчество П. - непревзойденный эталон поэзии, подлинного худож. артистизма, совершенного языка и стиля. Л. учился у П., делая первые шаги в иск-ве, и продолжал у него учиться всю жизнь. П. затронул в своих произв. все существенные проблемы и противоречия эпохи, в центре его внимания были важнейшие вопросы нац. развития. Поэтому Л., обращаясь к той или иной теме, уже опирался на опыт П., развивал его традиции. П. сыграл большую роль в становлении раннего лермонт. романтизма, а затем в овладении реализмом, объективной манерой повествования. Усилившееся в сер. 30-х гг. воздействие творчества П. на Л. вместе с тем обозначило и подчеркнуло черты самобытности Л., не подражавшего П., а соизмерявшего себя с ним. Традиции П. преломлялись в творчестве поэта, взгляды к-рого складывались в условиях последекабрьской реакции в России и разочарования в результатах бурж. революции в Европе. Дух новой эпохи мог быть адекватно выражен лишь поэтом иного, чем П., психич. склада. "Лермонтов не мог найти спасения в лиризме, как находил его Пушкин, - писал А. И. Герцен. - Он влачил тяжелый груз скептицизма через все свои мечты и наслаждения. Мужественная, печальная мысль всегда лежит на его челе, она сквозит во всех его стихах" (VII, 224-25). Страстная жажда идеала и невозможность его обретения пронизывают всю поэзию Л., сосредоточив внимание поэта преим. на диссонансах и трагич. противоречиях бытия. Все это послужило формированию самобытной поэтич. системы Л., к-рая в последующем развитии рус. лит-ры создала особую традицию, отличную от пушкинской, но соотносящуюся с ней; воздействие ее не иссякает доныне. (См. Русская литература 19 века.)

Лит.: Белинский, т. 7, с. 33-38; Гончаров И. А., Собр. соч., т. 8, М., 1955, с. 76-77; Семенов (2), с. 260-68; Эйхенбаум (12), с. 74-77, 98-99, 197-201, 269-74; Томашевский Б. В., Поэтич. наследие Пушкина, в кн.: Пушкин - родоначальник новой pуc. лит-ры, М.- Л., 1941, с. 282-87, 290-91, 298-300, 315-16; Фохт У., Проза Пушкина в развитии рус. лит-ры, там же, с. 462-67; Виноградов В., Пушкин и рус. лит. язык XIX в., там же, с. 568, 582-83, 588, 590-92, 596-97; Виноградов В., с. 554-558, 564-65, 580-81, 598, 624; Благой (1); Благой (2); Нейман (7); Цейтлин А. Г., Из истории рус. общественно-психологич. романа, в кн.: Ист.-лит. сборник, М., 1947, с. 309-23; Боричевский; Найдич Э. Э. "К***" ("О, полно извинять разврат"), ЛН, т. 58, с. 393-400; Найдич (4); Буковский Г. А., Пушкин и проблемы реалистич. стиля, М., 1957, с. 109, 143, 167-72, 339, 352-54, 358, 361; Максимов (1), с. 13-15, 18,34, 55-56, 115-20, 141, 263-64; Ефимова М. (2), с. 44-56; Герштейн (8), с. 285-89 и др.; Мануйлов (11), с. 22-31; Андроников (13), с. 5-76, 94-117; Федоров (2), с. 92-170; Черейский Л. А., Пушкин и его окружение, Л., 1975, с. 221-22; Козлов С. Л., К поэтике заглавий в рус. лирике 1-й пол. XIX в., в кн.: Вопросы жанра и стиля в рус. и заруб. лит-ре, М., 1979.

Э. Э. Найдич.

Источники:

1. Лермонтовская энциклопедия. Гл. ред. В. А. Мануйлов.- М.: 'Советская энциклопедия', 1981.- 784 стр. с илл. В надзаг.: Институт русской литературы АН СССР (Пушкинский дом). Научно-редакционный совет издательства.