'ПРОЩАЙ, НЕМЫТАЯ РОССИЯ'

"ПРОЩАЙ, НЕМЫТАЯ РОССИЯ", стих. Л. (1841). Гневная инвектива, одно из самых острых политич. выступлений поэта, восьмистишие Л. является вместе с тем глубоким выражением его социально-филос. взглядов. Высокий накал мысли и чувства задается уже первой строкой. Оскорбительно-дерзкое и вместе с тем проникнутое душевной болью определение родной страны ("немытая Россия") представляло собой исключит. по поэтич. выразительности и чрезвычайно емкую историч. характеристику, вместившую в себя всю отсталость, неразвитость, иначе говоря нецивилизованность, современной поэту России. То обстоятельство, что предметом поэтич. осмысления и отвержения стали здесь не столько отд. черты рус. действительности, сколько вся николаевская Россия как социально-историч. целое, само по себе было значит. и новым моментом для рус. гражд. поэзии.

В трех последующих стихах мысль автора обогащается и углубляется. Замечательна здесь и та ясность, твердость, с к-рой Л. ставит во главу угла действительно главную черту самодержавно-крепостнич. империи ("Страна рабов, страна господ"), и глубина самого понимания рабства. Оно для Л. не только характеристика внешнего положения народа, меры его угнетения и бесправия, но и печальная реальность его внутр., духовно-нравств. состояния в царстве произвола: "И вы, мундиры голубые, И ты, им преданный (в др. списках: "покорный", "послушный") народ". Ср. в "Думе" (1838): "...перед властию - презренные рабы", а также записанные Ю. Ф. Самариным (апр. 1841) слова Л.: "Хуже всего не то, что некоторые люди терпеливо страдают, а то, что огромное большинство страдает, не сознавая этого" (Воспоминания, с. 304). Впервые в отечеств. поэзии интерпретировав "преданность" ("покорность", "послушание") деспотич. власти как рабство, Л. во многом предвосхитил то понимание проблемы духовного рабства, к-рое позднее по-разному преломилось в творчестве Н. А. Некрасова, М. Е. Салтыкова, А. П. Чехова.

И все это, вместе взятое,- крепостное рабство, жандармский произвол и жалкая "преданность" ему - предстает в поэтич. формуле Л. как нечто единое, чему он говорит решительное "прощай". Биографически мотивированное последним отъездом поэта на Кавказ, это "прощай" (как ранее восклицание грибоедовского Чацкого: "Вон из Москвы! сюда я больше не ездок...") ощутимо шире своего непосредств. смысла. С ним входит в стих. вторая из двух его осн. тем - образ личности, страдающей и непримиримой, страстно и бесповоротно порывающей с миром всеобщего рабства. Предельный лаконизм, емкость, разящая афористич. отточенность каждого слова (поистине "железный стих, облитый горечью и злостью") сближают стих. с жанром эпиграммы. Композиц. структура стих. отличается одновременно простотой и сложностью. С одной стороны, оно четко разделено на две половины, каждая с собств. темой: в 1-й строфе это тема России, ее состояния, во 2-й - личности и ее "побега"; в 1-й строфе - объективированная констатация реальности, 2-я повернута в план "субъективный", здесь все окрашено присутствием лирич. "Я" ("сокроюсь"). Но с др. стороны, вторая строфа служит прямым продолжением и развитием первой. Называя царских сатрапов "пашами", поэт закрепляет в сознании читателя мысль о "турецком", деспотическом характере "немытой" рус. действительности (ср. "Жалобы турка", 1829), а мотив "всевидящего глаза" и "всеслышаших ушей" конкретизирует, облекает в плоть тему "голубых мундиров". В свою очередь, "субъективная" линия, развернутая преим. во второй части стих., берет исток в самом его зачине - "прощай", дающем произв. Л. идейно-эмоциональный и интонац. настрой.

Представляя собой открытое и наиболее концентрированное (хотя, разумеется, далеко не полное и не исключающее совсем иных идейных акцентировок) выражение обществ. позиции "позднего" Л., стих. чрезвычайно существенно для понимания его зрелого творчества. От этого произв. тянутся скрытые нити не только к "Родине" (взаимно контрастируя и дополняя друг друга, оба стих. раскрывают "странную любовь" поэта к родине, новый для рус. лит-ры характер патриотизма), но и к "Пророку", и к "Завещанию", и к "Выхожу один я на дорогу", и к роману "Герой нашего времени". Впитав в себя традиции рус. гражд. поэзии 20-30-х гг. 19 в. (примечательно, что 1-я строка синтаксически и ритмически воспроизводит зачин пушкинского "К морю": "Прощай, свободная стихия..."), стих. Л. глубиной историч. мысли поэта о единстве нецивилизованности и рабства, энергией отрицания самодержавно-крепостнич. действительности, полнотой внутр. разрыва с нею стало одним из "знамений" того духовного сдвига, к-рый совершался в рус. об-ве и иным выражением к-рого были "Философическое письмо" П. Я. Чаадаева, "Мертвые души" Н. В. Гоголя и письмо В. Г. Белинского к Гоголю, споры западников и славянофилов. Слова "немытая Россия" закрепились в сознании мн. поколений рус. людей как афористич. выражение бедственного состояния родины.

Текстология стих. привлекала внимание мн. исследователей. Разные т. з. высказывались по поводу интерпретации текста, особенно в связи с разночтением в разных его источниках: "послушный" - "покорный" - "преданный" народ; "за хребтом Кавказа" - "за стеной Кавказа", "царей" - "вождей" - "пашей".

Стих. иллюстрировали А. А. Гурьев, А. В. Кокорин. Автограф не сохранился. Источники текста: 1) публ. П. Висковатого (без указания на источник; в строке 6 - "вождей"), "PC", 1887, № 12, с. 738-39, и Соч. под ред. Висковатого, т. 1, с. 339; 2) публ. П. И. Бартенева (с примеч.: "Записано со слов поэта современником"), "РА", 1890, № 11, с. 375; 3) копия Бартенева в письме к П. А. Ефремову от 9 марта 1873 (с припиской: "Вот еще стихи Лермонтова, списанные с подлинника"; в строке 4 - "послушный им", в 5 - "за хребтом", в 6 - "царей"; ИРЛИ, оп. 2, № 52. Публ.: Соч. под ред. Абрамовича, II, 336-37, 479); 4) копия Бартенева на отд. листе, посланная им Н. В. Путяте не позже 1877 (г. смерти адресата), с припиской: "С подлинника руки Лермонтова"; в отличие от предыдущей копии - в 4-й строке "покорный им" (ЦГАЛИ, ф. 394, оп. 1, № 63, л. 46; публ. К. В. Пигарева, "Изв. ОЛЯ АН", 1955, т. 14, в. 4, с. 373). Первый источник не принят исследователями. Б. Эйхенбаум считал более достоверным 3-й источник. Лермонт. текстологич. комиссия ИРЛИ признала более достоверным 2-й источник (М. Ю. Л., Поли. собр. соч., М., 1953, т. 1, с. 402); во всех последующих изд. стих. печатается по этому источнику. Датировка стих. также вызывала полемику. П. Висковатый отнес его к концу апр. 1841 (VI, 379), Б. Эйхенбаум - к 1840 (Л., изд. "Academia" II; 223), редакция Собр. соч. 1957 (т. 1, с. 344) - к 1837. Д. Максимов (I, с. 91-92) убедительно подтвердил датировку Висковатого, принятую теперь исследователями.

Лит.: Кирпотин (1), с. 144-45; Шувалов (4), с. 272; Ашукина М., История - опора текстолога, "ВЛ", 1959, № 5, с. 159-66; Прохоров Е., Источники и анализ текста, "ВЛ", 1959, № 5, с. 166-71; Виноградов В. В., Проблема авторства и теория стилей, М., 1961, с. 104-19; Герштейн (8), с. 325-26; Архипов, с. 67-69; Андреев-Кривич (3), с. 199-200; Андроников И. Л., (Комментарии), в кн.: М. Ю. Л., Собр. соч., т. 1, М., 1975, с. 547-49.

Г. Г. Динесман.

Источники:

1. Лермонтовская энциклопедия. Гл. ред. В. А. Мануйлов.- М.: 'Советская энциклопедия', 1981.- 784 стр. с илл. В надзаг.: Институт русской литературы АН СССР (Пушкинский дом). Научно-редакционный совет издательства.