'И СКУЧНО И ГРУСТНО'

"И СКУЧНО И ГРУСТНО", одно из наиболее характерных для мироощущения Л. стих. (1840). По видимости близкое к дневниковой записи сиюминутного душевного состояния, имитирующее свободное движение мысленных ассоциаций, оно обладает внутр. завершенностью, к-рая отграничивает неупорядоч. фрагмент душевной жизни, "живьем" перенесенный на бумагу, от цельности худож. произв. Завершенность создается прежде всего центростремит. тяготением всех мыслимых "срезов" произв. к некоему единому принципу, обусловленному романтическим типом мышления Л.,- принципу контраста, антитезы. Именно антитетичность определяет упругую напряженность всей стиховой конструкции.

Поэт обращается к понятиям мировоззренчески глубоко значимым для него - "желанье", "любовь", "прошлое" ("след"), "страсти". О постоянстве этих мыслей-мотивов говорит и их афористич. законченность ("что пользы напрасно и вечно желать", "вечно любить невозможно", "жизнь... - такая пустая и глупая шутка"). Однако появление подобных сентенций мотивировано не логикой развития единой мысли, а психологически ассоциативной природой погруженного в себя размышляющего сознания. Воспользовавшись, по выражению О. Э. Мандельштама, динамикой "упоминательной клавиатуры", Л. погружает остывшие, отвердевшие мыслью афористич. формулы в тепло текущей душевной жизни. Неизбежные при этом смысловые разрывы и паузы поэт передает отточиями (7 на 12 строк) - прием в других (редких для Л.) случаях носящий, как правило, эмоционально-экспрессивный характер (ср. также "Завещание", 1840).

"Разомкнутости" построения (цепочка как бы произвольно всплывающих мыслей) противостоит устойчивая симметрия двух начал - "вопрошающего" и "отвечающего", жестко скрепляющих стих. единой интонацией "диалога с самим собой". Клубящаяся и неоформленная "материя" души откристаллизовалась в несопрягаемой крайности двух полюсов - утверждающего и отрицающего. Утверждение связано со стремлением истерзанной бореньем дум и чувств личности "прислониться" к чему-то позитивно сущему; отрицание - с невозможностью обрести его на просторах человеческого бытия. Поэт безуспешно пытается найти опору в тех обольщениях жизни, к-рые столь ценны были для него прежде, в желаниях, любви, страстях, незабвенности прошлого, и в итоге, вопреки своим же, не раз повторяемым словам о "жажде бытия", - отвергает саму жизнь.

"И скучно и грустно" - одновременно и "документ" мироощущения историч. человека (Россия, 30-е гг.) и "памятник" романтич. мышления. Возможность наглядно увидеть их сочетание (подчас переходящее в полемику) дает своеобразная элегич. форма стих., объединившая, вразрез с поэтич. традицией, черты и политич., и филос., и любовной элегии одновременно. Для романтич. мышления "каждая точка жизни" (Н. В. Станкевич), в т. ч. свершающееся "здесь, сейчас", обретает значимость лишь освещенная ровным бестрепетным светом вечности: его бледный отблеск падает на данный миг; ограниченный отрезок времени оценивается в перспективе бесконечности; моментальное настоящее стремится сочетаться с прошлым. Параллельно раздвигается диапазон чувствований "я" - оно хочет привести их к недостижимому в быстротечной жизни абсолюту (страсти, не подверженные разрушению холодным умом; любовь, побеждающая время; см. Время и вечность в ст. Мотивы).

Контраст "сейчас" первого двустишия со "всегда" последнего выступает в то же время контрастом чувства ("минута душевной невзгоды") и мысли ("с холодным вниманьем вокруг") - смысловая разность уравнена (и в силу этого особо подчеркнута!) общностью их мелодич. начала. Свое переживание поэт не изобразил, а передал концептуализировано ("нагое слово"); непосредств. чувство, заявленное в начале, использовано лишь как эмоц. толчок мысли. С этим связан и ритмич. рисунок стих. Элегически-напевное начало с третьей строки отступает (чтобы вернуться в последнем двустишии), т. к. на правильный размер (разностопный амфибрахий) накладываются паузы, диктуемые смыслом ("Любить... но кого же? на время - не стоит труда"), мелодич. принцип противостоит и подчиняется логическому. Наконец, следует отметить антитезу простого, "прозаического" слова и "высокости" трагич. одиночества лирич. героя.

"Отрицательный смысл", заключенный в элегии, попал в самую болезненную точку времени, стал аргументом в идеологич. споре об отношении художника к действительности. А. Никитенко порицал стих. за "траурные узоры" ("Сын Отечества", 1841, I), С. Бурачок - за безверие ("Маяк", 1840, ч. XII, гл. IV), С. Шевырев - за то, что оно являет собой случайный, "мгновенный плод... мрачной хандры" ("Москвитянин", 1841, ч. 2, № 4). Но именно к всеотрицающему пафосу элегии с глубоким сочувствием отнесся В. Г. Белинский. Причислив ее к "величайшим созданиям поэзии", он утверждал в противовес Шевыреву: "это не минута духовной дисгармонии", а "похоронная песня всей жизни", оправданная самой реальностью (IV, 525-27).

Стих. положили на музыку: А. С. Даргомыжский, А. Л. Гурилев, И. И. Билибин, В. Г. Кастриото-Скандербек, Н. П. Макаров, А. А. Оленин, В. М. Иванов-Корсунский и др.

Автограф (черновой)- ЦГАЛИ, ф. 427, оп. 1, ед. хр. 986 (тетр. С. А. Рачинского), л. 66. Впервые - "ЛГ", 1840, 20 янв., стлб. 133. Датируется янв. 1840 по дате публикации и по "Стихотворениям" Л. (1840).

Лит.: Григорьев А. А., Лит. критика, М., 1967, с. 201; Бархин К., в кн.: М. Ю. Л., Соч., ч. 1, Од., 1912, с. 123-25; Эйхенбаум (12), с. 103-04; Гачев Г. Д., Развитие образного сознания в лит-ре, в кн.: Теория лит-ры, [кн. 1], М., 1962, с. 267-69; Максимов (2), с. 105,106, 157, 159; Пейсахович (1), с. 441; Соколов (8), с. 179-80, 186; Усок (2), с. 228-32; Григорьян (1), с. 82-83; Зунделович, с. 10-12; Гиллельсон М. И., П. А. Вяземский. Жизнь и творчество, Л., 1969, с. 285; Коровин (4), с. 99-101; Фризман (2), с. 128-29; Чичерин (1), с. 412; Ломинадзе (2), с. 345-46, 367-69.

Б. И. Масловский.

Источники:

1. Лермонтовская энциклопедия. Гл. ред. В. А. Мануйлов.- М.: 'Советская энциклопедия', 1981.- 784 стр. с илл. В надзаг.: Институт русской литературы АН СССР (Пушкинский дом). Научно-редакционный совет издательства.