ЖАНРЫ

Расстановка ударений: ЖА`НРЫ

ЖАНРЫ поэзии Лермонтова. Лит. деятельность Л. протекала в эпоху разрушения и диффузии жанровой системы 18 в., и его творч. наследие далеко не всегда поддается жанровой классификации, отражая в то же время поиски новых форм.

Ученич. лирика Л. (1828-29) ориентирована отчасти на традиц. образцы, представленные в сб-ках его поэ-тич. учителей: так, "Опыты в стихах и прозе" К. Н. Батюшкова (1817), "Стихотворения" А. С. Пушкина (1826) и др. еще сохраняли в известной мере в структуре элементы жанровой классификации 18 в. К ней восходят уже архаичные для 20-х гг. опыты Л. в "легкой поэзии": антологич. басня-аллегория "Заблуждение Купидона", моралистич. эпиграммы, "Мадригал", идиллия "в древнем роде" в александрийских стихах "Пан" и анакреонтич. стихи типа "Пира", "Веселого часа", "К друзьям" и др. В дальнейшем эти жанровые формы у Л. исчезают (исключение - немногочисл. эпиграммы-сентенции и мадригалы "на случай"). Несмотря на архаич. лит. среду Пансиона и университета, юный Л. ориентируется на малые (младшие, сложившиеся позднее) Ж.: ни ода, ни псалмодич. лирика, ни дидактич. послание в его поэзии не отразились.

Устойчивыми для лирики Л. оказываются Ж. элегии, романса ("мелодии", лит. песни), баллады. Все они не имеют четких границ и сильно деформированы в сравнении с классич. образцами. Так, признаки сюжетного строения баллады обнаруживаются в послании "К NN***" ("Не играй моей тоской"), "Грузинской песне"; напротив, балладная форма ("Два сокола") лишена балладного сюжета; нет сколько-нибудь четких различий между романсом, лит. песней и "мелодией".

Из "старших" жанров Л. обращается к элегии. Самим поэтом названы "элегией" всего два стих.; в 1829 - традиционная для 20-х гг. "унылая элегия" - угасание чувств, старение души ("О! Еели б дни мои текли"), в 1830 - аналогичная медитация ("Дробись, дробись, волна ночная"), произносимая от имени "добровольного изгнанника" - лирич. героя чайльдгарольдовского типа, по-видимому, воспринятого через призму пушкинского "Кавказского пленника". К разл. типам элегии тяготеет у Л. ряд стихов 1828-30, несмотря на отсутствие авт. жанровых обозначений; такова "Цевница" в александрийских стихах или близкие к "кладбищенской" элегии "Оставленная пустынь предо мной", "Кладбище"; их содержание - медитация при виде руин, символизирующих бренность человеческого существования. Неск. стих. 1829 ориентированы на элегию Е. А. Баратынского сер. 20-х гг., приходящую на смену старой "унылой элегии": "К..." ("Не привлекай меня красой"), "К***" ("Мы снова встретились с тобой"). В раннем творчестве определяется и Ж. историч. элегии с элементами романса и баллады, близкой к элегиям Батюшкова, но с более ясно выраженными чертами лиро-эпич. повествования: "Наполеон" ("Где бьет волна о брег высокой").

Первые опыты романсов Л. сохраняют характерную "рефренную" композицию ["Романс" ("Невинный нежною душою")], что было нередко и в рус. романсах 30-х гг.; следы этой традиции ощущаются и в произв., лишенных жанрового обозначения, но тяготеющих к романсу ("Благодарю"). О лит. песне у Л. см. в ст. Фольклоризм.

Лиро-эпич. Ж. представлены в ранней лирике Л. прежде всего балладой. Л. варьирует или переводит ряд образцов лит. баллады; особое значение для него в это время приобретает Ф. Шиллер. Ранние баллады Л. имеют исключительно любовные сюжеты и непосредственно сближаются с чисто лирич. опытами юного Л.

Уже с 1828 Л. обращается к жанру лирич. поэмы ("Черкесы", "Кавказский пленник", "Корсар", "Преступник" и др.), перерабатывая сюжеты пушкинских "южных поэм". Увлечение "байронической поэмой" Пушкина, И. И. Козлова и др. подготовило Л. к активному восприятию подлинного духа поэзии Дж. Байрона в 1830-31. Из рус. байронич. поэмы он усваивает мелодраматизм ситуаций и стремит. развитие сюжета; для него характерен интерес к байронич. "герою-преступнику". Очевидно, эти же лит. устремления сказались в балладных опытах Л. типа "Атамана". В ранних поэмах Л. сохраняет непрерывную сюжетную линию, избегая временных сдвигов и характерной для Байрона поэтики "тайн"; позднее поэмы Л. увеличивают лирич. потенциал, допуская сюжетные эллипсы, нередко заполняемые эмоц. пейзажными описаниями ("Последний сын вольности", 1831, и др.). Перенося центр тяжести с событийного повествования на психологию героя, Л. создает и поэму-фрагмент, представляющую собой монолог-исповедь с ослабленной сюжетной основой ("Исповедь"); такой монолог получит развитие в "Боярине Орше" и "Мцыри".

В поэмах с нац.-героич. темой (на др.-рус. материале), связанных с декабристской гражд. традицией ("Последний сын вольности"), видоизменяется самый Ж. поэмы; герой утрачивает черты "преступника", но усилен элемент "тайны" в построении сюжета; вводятся монологи в духе гражд. политич. оды или трагедии эпохи декабризма. Воздействие декабристского романтизма в 1830-31 отозвалось в жанровых поисках Л.: появляется замысел политич. трагедии из эпохи рим. республиканизма ("Марий") и поэмы о борьбе с татарами ("Мстислав"); вторая в еще большей степени, нежели "Последний сын вольности", должна была приблизиться к традиции декабристской гражд. поэмы.

1830-31 - период особенно интенсивного и преим. лирич. творчества, хотя параллельно идет работа над драм. опытами. Если в поэмах Л. лирич. доминанта вполне очевидна, то в драматургии лирич. начало сказывается косвенно: в ориентации на драму шиллеровского образца, с мелодраматизацией конфликта, эмфатич. лирич. прозой и ясно выраженным автобиографич. началом ("Menschen und Leidenschaften", "Странный человек"). В драм. опыты Л. переносит полностью нек-рые лирич. стихи автобиографич. значения ("Видение" и др.). Вместе с тем именно в названных драмах воплощается объективно-эпич. струя творчества Л. - в описаниях быта, в т. ч. социального (см. Драматургия). В эти же годы появляется у Л. лирико-символич. драм. поэма с условными персонажами и местом действия ("Ангел смерти", "Азраил"); она близка к "мистериям" Байрона и шире - к Ж. символико-аллегорич. "мистерий", распространявшемуся в рус. лит-ре 30-х гг.

Наибольшее жанровое разнообразие в ранней лирике Л. приходится на 1830-31. Наметившиеся в 1828-29 Ж. не исчезают, но видоизменяются. Историч. элегия под воздействием декабристской традиции приближается к рылеевской "думе"; это обозначение появляется при стих. "Наполеон" ("В неверный час..."), "Могила бойца"; к думам примыкает "Св. Елена". В отличие от лиро-эпич. дум Рылеева, лермонт. думы сохраняют большее родство с элегич. медитацией и не связаны жесткой композиц. структурой. Сильнее традиция гражд. поэзии сказывается в жанре политич. оды ["10 июля (1830)", "30 июля.- (Париж) 1830 года", "Новгород"], к-рая воспринимает ораторско-декламац. интонации антитиранич. стихов декабристов вместе с политич. лексикой, "словами-сигналами", специфич. синтаксич. конструкциями (анафора, период, обилие риторич. обращений побудит. или инвективного характера и т. д.). Политич. ода у Л. не образует автономного жанра; она сочетается с традицией сатиры-инвективы и даже медитативной элегии, что было характерно, в частности, для франц. поэзии периода Революций 1789 (А. Шенье) и 1830 (О. Барбье); рус. образцом такого смешанного Ж. явилась политич. элегия Пушкина "Андрей Шенье" (отразившаяся у Л.). К этому Ж. тяготеет ряд стих. Л.- как гражданских ["К***" ("О, полно извинять разврат"), "Приветствую тебя, воинственных славян"], так и интимных ("Безумец я! вы правы, правы"); в 1830-31 в русле этой жанровой традиции возникает цикл стихов, построенных как предсмертный монолог поэта перед гибелью (казнью): "Из Андрея Шенье", "Настанет день - и миром осужденный" и др., где мотив самопожертвования "за дело общее" является в то же время лирич. ситуацией любовной элегии; эти стихи опираются на традицию Шенье, отчасти воспринятого через Пушкина. Т. о., жанровые границы элегии и политич. оды оказываются зыбкими, подчас неопределенными; это будет свойственно и поздней лирике Л.

В романсах 1830-32 лирич. ситуация обычно объективирована; однако, как правило, объективация условна или аллегорична ["Романс" ("Стояла серая скала на берегу морском")]. Как романс, так и "мелодия" этих лет не обладают ясно выраженными жанровыми признаками и по существу представляют собой Ж. лирич. миниатюры, сохранившейся до конца творч. пути Л.; они стремятся к повышенной музыкальности ритмомелодич. строя. Ср. "Еврейскую мелодию" ("Я видал иногда, как ночная звезда" с внутр. рифмой), "Звезду" ("Светись, светись, далекая звезда"), близкую к "мелодиям" Т. Мура. Жанровыми образцами "мелодий" служат Л. "Еврейские мелодии" Байрона и "Ирландские мелодии" Мура.

Увлечение Байроном (1830-31) сказалось в появлении новых жанровых образований, отчасти подготовленных стихами 1828-29. К ним в первую очередь относятся "стансы". Стансы как стихи небольшого объема с неопределенными жанровыми и тематич. признаками известны в рус. поэзии с 18 в. У Л. так обозначено 6 стих. 1830-31 элегич. характера, имеющих, однако, в отличие от элегий, строфич. форму (четверостишия, шестистишия, восьмистишия); обычный размер - четырехстопный ямб, позднее прибавляется анапест или хорей с анапестич. анакрузой ("Не могу на родине томиться"). Их содержание - неразделенная или обманутая любовь; обычное построение - обращение к возлюбленной от имени лирич. героя или медитация, но более напряженная, нежели в обычной элегии. Можно думать, что такое понимание "стансов" подсказано знаменитыми "Стансами к Августе" Байрона - лирич. медитациями в форме послания, отразившимися, между прочил!, в стих. "Хоть давно изменила мне радость". Формы подобного рода, в большей или меньшей степени навеянные Байроном (ср. стих. Л. "Farewell", 1830), особенно часты в лирике Л. 1830-31; помимо лит. традиции, появление их объясняется и творч. историей, и назначением стих., как правило, обращенных к конкретным адресатам и образующих лирич. циклы; дневниковый характер (см. Дневник) лирики раннего Л. в известной мере определяет собой ее жанровые особенности.

От Байрона приходит к Л. особая жанровая форма, занимающая ср. положение между поэмой-исповедью и лирич. медитацией и обозначаемая им иногда как "отрывок" ["Отрывок" ("Три ночи я провел без сна - в тоске")] или "монолог" (что подчеркивает ее близость к фрагменту из поэмы или поэме в форме фрагмента - см. выше); иногда Л. озаглавливает такие стихи датой, как дневниковую запись ("1830. Маия. 16 число", "1831-го июня 11 дня"); они написаны от первого лица и представляют собой филос. медитацию; любовная тема обычно отсутствует или приглушена. Нередко медитация принимает символико-аллегорич. характер: "Сон" ("Я видел сон"), "Смерть" ("Ласкаемый цветущими мечтами"), "Ночь" (I-III), "Видение" и др.; отличит. их особенность - стиховое оформление: пятистопный безрифменный ямб; в символике ощущаются эсхатологич. мотивы. Их жанровый образец - "Тьма" и "Сон" Байрона. В пределах этого жанра Л. в 1830-31 разрабатывает широкий круг тем, преим. философских. На протяжении 1832 нарастают изменения в системе лирич. Ж.; увеличивается удельный вес эпич. элементов. Особое значение приобретает баллада, к-рая впитывает фольклорные мотивы, осложняясь воздействием лит. переработок фольклора (см. Фольклоризм). Разработка в пределах лиро-эпич. форм нац. темы, начавшаяся еще в 1831 ("Поле Бородина"), идет с возрастающей интенсивностью; в балладе ощущаются черты сказа и стилизации: "Тростник", "Два великана", "Желанье" ("Отворите мне темницу"). Сказ способствовал преодолению ранней лирич. субъективности (см. Автобиографизм); др. средством оказалась ирония.

Уже в 1830-31 Л. обращается к собственно сатирич. Ж. (вообще редким в его творчестве, хотя в посланиях, поэмах, драмах и прозе Л. постоянно встречаются элементы сатиры). Первая сатира Л. "Булевар" - тип сатирич. панорамы, получившей нек-рое распространение в 30-е гг.; самая тема в значит. мере подсказана требованиями Ж. Вторая - "Пир Асмодея" - основана также на обычной для того времени символике сатирич. фельетона; здесь сатира приобретает политич. окраску. На протяжении всего творчества Л. писал эпиграммы; однако они значительно уступают эпиграммам Пушкина, Вяземского, Баратынского, культивировавших этот Ж. как средство лит. борьбы; в этом отразилось общее падение культуры эпиграммы в 30-е гг.

В 1832 иронич. тональность приобретает у Л. баллада ("Из ворот выезжают три витязя в ряд"), послание ("Примите дивное посланье"), лирич. медитация ("Что толку жить!... Без приключений..."), эротич. фрагмент ("Девятый час; уж темно; близ заставы"). В дальнейшем, под воздействием атмосферы игриво-непристойной удали, царившей в юнкерской школе, у Л. появляются сгущенно-эротич. и натуралистич. мотивы (т. н. юнкерские поэмы); обращение к бытовой сфере, анекдоту, стихотв. новелле сказывается на жанровой природе лирич. стих., где ирония переходит в пародию и гротеск ("Юнкерская молитва", "На серебряные шпоры", "Катерина, Катерина!"). Эти творч. тенденции получают завершение в иронич. стихотв. новелле "Тамбовская казначейша" и в поэме (стихотв. повести) "Сашка", где иронич. картина нравов усложняется традицией филос. медитации (в лирич. отступлениях).

Своеобразную эволюцию в 1832-35 претерпевает Ж. романтич. поэмы: начиная с "Измаил-Бея", в ней прочно закрепляется "кавказская тема" ("Каллы", "Аул Бастунджи", "Хаджи Абрек"). При сохранении и даже оживлении внешних композиц. форм "байронич. поэмы" (с элементами "тайны", сюжетными эллипсами, "неистовым" героем), она в значит. мере теряет первонач. лирич. характер, насыщаясь бытовыми этнографич. реалиями и мотивировками и усиливая повествоват. элемент в духе романтич. ориентализма 30-х гг. В этом отчасти сказалось знакомство Л. с ориентальной балладой В. Гюго [ср. "Прощанье" ("Не уезжай, лезгинец молодой")]. В 1832-34 Л. уже прямо обращается к прозе ("Вадим"), оставаясь в русле традиции "неистовой" прозы Гюго.

Последний этап эволюции Л., начавшийся в 1836-37, характеризуется преодолением традиций "неистовой школы" и оживлением лирич. начала, при сохранении значимости эпич. элемента. Чертами переходности отмечен "Маскарад", сочетавший композицнонно-стилистич. особенности мелодрамы и сатирич. "высокой комедии" (типа "Горя от ума"), и незаконченная "Княгиня Лиговская", где остроромантич. конфликт, окрашенный социально, облекается в форму повести, предвосхищающей натуральную школу. К 1837 относится кульминация фольклорных интересов Л., результат к-рых - создание "микроэпоса": "Бородино" - в форме солдатского сказа и "Песня про... купца Калашникова" - стилизов. былина с балладными элементами (аналогичные явления на кавк. материале - сказка "Ашик-Кериб" и "Беглец").

Вместе с тем именно Ж. поэмы в творчестве Л. оказывается наиболее устойчивым; сохраняя сюжетно-повествоват. характер, усилившийся в 1832-35, поздние поэмы в то же время остаются генетически связанными с Ж. поэмы-исповеди, определившимся еще в раннем творчестве. Работа над "Демоном" не прерывается с 1829, завершающий ее этап относится к 1839; ранняя "Исповедь" включается как центр. монолог героя в "Боярина Оршу" и затем в "Мцыри". Магистральной линией эволюции поэмы у Л. можно считать лирич. поэму с единым центр. героем, чей субъективный мир преим. интересует поэта. По-видимому, в неоконч. "Сказке для детей" начал вырисовываться несколько иной тип поэмы, сохраняющей лирич. колорит, но ставящий душевную жизнь героя в связь с формирующей средой; показательна здесь строфа - 11-стишие, близкое к октаве, к-рая в дальнейшем становится обычной для "повести в стихах"; к такому жанровому определению склоняют также иронич. интонации начала. Эта тенденция творчества была оборвана гибелью Л. Подобное взаимопроникновение эпики и лирики присуще и стихам позднего Л. Дескриптивными батальными сценами насыщается любовное послание ("Валерик"). Особое значение приобретают лиро-эпич. Ж., прежде всего баллада, нередко написанная от лица рассказчика и получающая форму сказа, где сознание повествователя близко нар. сознанию: "Узник", "Соседка", "Завещание" ("Наедине с тобою, брат"), "Свиданье". В поздних балладах определяющие черты Ж. приглушены; они легко приобретают песенные и романсные признаки (ср. близкую к ним "Казачью колыбельную песню" с напряженным внутр. сюжетом). Особенность их - отсутствие события, "эпизода", центр тяжести переносится на ситуацию, атмосферу, психологию героя, сюжет нередко остановлен на кульминации, развязка лишь предполагается; в поэтике особая роль принадлежит символике ("Листок"). Все это увеличивает лирич. потенциал баллад; в нек-рых случаях можно говорить о лирич. доминанте [ср. "Пленный рыцарь", "Сон" ("В полдневный жар в долине Дагестана")], тем более, что ряд баллад разрабатывает драматич. любовную ситуацию. К последним примыкают лирич. миниатюры с близким символич. значением ("Утес", "На севере диком").

Лирич. медитация у позднего Л. представлена также синкретич. Ж., наметившимся уже в 1830-31 и вобравшим в себя черты медитативной элегии, сатиры и инвективы, по типу "ямбов" О. Барбье ("Смерть поэта", "Кинжал", "Поэт", "Дума", "Не верь себе", "Как часто, пёстрою толпою окружён"). В "Последнем новоселье" этот Ж. преобразован в политич. оду. В рус. поэзии 40-х гг., где "Дума" Л. получила особую популярность, название стих. приобрело оттенок жанрового обозначения - для рефлективных стихов о совр. поколении, ни структурно, ни тематически не связанных с традицией рылеевских дум. Среди медитаций Л. выделяются также образцы романсного типа ("Тучи", "Отчего", "И скучно, и грустно" "Выхожу один я на дорогу", "Нет, не тебя так пылко я люблю").

Особняком в поэзии Л. стоит лирич. стих. программно-декларативного характера, построенное как драматич. сцена ("Журналист, читатель и писатель").

Позднее творчество Л. характеризуется, т. о., все развивающейся тенденцией к стиранию жанровых границ и созданию своеобразных синтетич. жанровых форм. Установка на "прозаизацию" лирики, освобождение от традиц. "поэтизмов", упрощение внешних особенностей формы и т. д. стоят в прямой связи с усиленной работой Л. над созданием большой прозаич. формы и шире - с эволюцией рус. лит-ры в целом, в т. ч. с процессом вытеснения поэзии прозой. Вместе с тем в творчестве Л. этот процесс носит особый характер, т. к. его роман ("Герой нашего времени") испытывает сильное воздействие не только эпич., но и собственной лирич. поэзии, что находит прямое подтверждение в его стилистике (см. Проза, Русская литература 19 века).

Лит.: Фишер, с. 221-36; Эйхенбаум (3), с. 29-32, 83, 101-26; Эйхенбаум (12), с. 289-359; Розанов (3), с. 151-59, 196-06; Максимов (1), с. 31-103; Турбин (1), 142, 147-49, 204-09.

В. Э. Вацуро.

Источники:

1. Лермонтовская энциклопедия. Гл. ред. В. А. Мануйлов.- М.: 'Советская энциклопедия', 1981.- 784 стр. с илл. В надзаг.: Институт русской литературы АН СССР (Пушкинский дом). Научно-редакционный совет издательства.