'ДУМА'

"ДУМА", стих. зрелого Л. (1838), обнажающее обществ.-духовный кризис последекабрьского поколения; оно замыкает предшествующие нравств., социальные и филос. искания поэта, подводит итог прошлому душевному опыту, отражая бесцельность личных и обществ. усилий лермонт. поколения, направленных на достижение положит. ценностей. После "Думы" и др. близких по времени произв. ("Не верь себе", "Как часто, пестрою толпою окружен", "И скучно и грустно", "Герой нашего времени"), в к-рых энергично декларированы идеи отрицания, в творчестве Л. стали особенно заметны поиски выхода из идейного кризиса. Поэтому "Дума" генетически связана с предшествующими ей ("Монолог", 1829, "Он был рожден для счастья, для надежд", 1832, "Гляжу на будущность с боязнью", 1837-38) и последующими стихами, в к-рых наметилось пристальное вглядывание в действительность с намерением найти социальную и идеологич. опору, причем не столько в прошлом ("Бородино", "Песня про ... купца Калашникова"), сколько в современности. Наиболее полно этот процесс выразился в "Родине", но прямое отношение к нему имеют "Не верь себе", "Памяти А. И. Одоевского", "Журналист, читатель и писатель", "Соседка", "Завещание"- в них знаменателен устойчивый интерес к противостоящей лирическому герою "толпе", к образу "простого человека", чье сознание ранее не принималось в расчет.

Илл. Л. О. Пастернака. Сепия. 1891

Настроениям "Думы" созвучны лирика декабристов, созданная после восстания, поэтов-любомудров, поэтов кружка Н. В. Станкевича, филос. проза романтиков, дневники и письма А. И. Герцена, статьи В. Г. Белинского, 1-е "Философическое письмо" П. Я. Чаадаева. Сходные переживания обнаруживает европ. интеллигенция, неудовлетворенная результатами Июльской революции 1830 ("Ямбы" О. Барбье).

Центр. идея "Думы" - осуждение обществ. инертности и духовной апатии "поколения", неспособного "угадать" свое предназначение и найти положит. гражд. и нравств. цели,- определила структуру стих. Кольцевая композиция подчеркивает беспросветное будущее поколения ("Его грядущее иль пусто иль темно" - "И прах наш с строгостью судьи и гражданина / Потомок оскорбит презрительным стихом..."). Мысль о бездействии поколения (единств. действие - торопливое приближение к смерти), многократно варьируясь, оказывается замкнутой. Этот глубокий элегизм поддержан падающим ритмом, создаваемым укороченными стихами и последоват. уменьшением ударений в стихе. Личную трагедию Л. осмыслил и как трагедию поколения. Уже в первой строке ("Печально я гляжу на наше поколенье!") лирич. "Я", социальное раздумье к-рого составляет предмет стих., становится частью "обличаемого" целого ("наше"): "Все то, что присуще поколению, присуще и автору, и это делает его разоблачение особенно горьким" [Лотман (2), с. 79]. Однако энергия страстного отрицания противостоит полной поглощенности лирич. "Я" инертным "целым". Непокорность, непримиренность "Я" прорывается в резко оценочных эпитетах, осуждающих "мы" и контрастирующих с его этич. безразличием ("Перед опасностью - позорно-малодушны, / И перед властию - презренные рабы!"). Лирич. "Я" как бы находится в двух сферах: включенное в круг "поколенья", оно подчеркнутым "неравнодушием", духовной мукой выводится за его пределы, выступая одновременно и осуждающим и осуждаемым. "Обличение" исходит от лица "Я", глядящего на "поколенье" и с высоты личного сознания ("я гляжу"), и изнутри ("на наше"). Двойной угол зрения создает ряд конфликтных ситуаций как между "Я" и "поколеньем", так и внутри "Я"; порываясь подняться над уровнем сознания "поколенья", лирич. "Я" осознает тщетность личных усилий, обнаруживая в себе пороки и слабости "поколенья",- в нем контрастно сочетаются порыв к борьбе и обреченность, чувство личной исключительности и переживание ее утраты. В финале стих. оба конфликта уступают место третьему - историч. конфликту: потомок презрительно отвергнет современное поколение; здесь высокое начало "Я" выступает от имени потомка. "Дума" становится "похоронной песнью" "поколенью" и себе как неотъемлемой его части.

Так в одном из самых субъективных стих. Л. происходит объективация лирич. "Я", в чем выразилась важная тенденция зрелого творчества поэта. Потерянность "поколенья" в историч. жизни сопровождается ослаблением личного начала, неявным желанием индивидуальности раствориться в "поколенья" ("Толпой угрюмою и скоро позабытой/Над миром мы пройдем без шума и следа"; ср. также "Не верь себе"); лирич. "Я" получает характеристики, прежде (до "Думы") относившиеся всецело к "толпе". Если раньше Л. обвинял жизнь, к-рая постоянно обманывала его надежды, то здесь он словно сам не оправдал предназначения судьбы. Снятие характерного для романтизма противопоставления "Я" и "толпы" означает переосмысление традиций. С одной стороны, в согласии с традициями гражд. лирики (ср. "Я ль буду в роковое время...", 1824, К. Ф. Рылеева) причина внутр. опустошенности "поколенья" заключена в отказе от борьбы со злом, в сознат. исключении себя из историч. действа, с другой - очевидную трансформацию этих традиций знаменует снятие различий между сознанием "Я" и "поколенья". Обличит. формулы, как и обращение к суду потомства, осуществляемому "с строгостью судьи и гражданина", восходят к гражд. лирике, но распространены и на самого поэта.

Поэтич. мысль "Думы" реализуется во внутреннем эстетич. движении от элегич. интонации печального размышления к мрачному трагич. обобщению, от высокой романтич. ноты к скорбной и горькой иронии. Рядом со словами, освященными традицией психол. и гражд. лирики, широко вводятся слова филос. и этич. содержания ("познанья", "сомненья", "добру", "злу"), а также прозаизмы ("не шевелят", "остаток", "касались"). Чем дальше развенчивается поколение, тем прозаичнее стиль, не лишенный, однако, ораторско-инвективного одушевления, резких оценочно-экспрессивных эпитетов. Снижающие элементы в характеристике поколения сопровождаются все более крепнущими нотами осуждения, чувствами горечи и насмешки, иронии и сарказма. Бытовая окраска заключит. строф совпадает с наибольшей силой эмоц. осуждения.

Смена интонаций и сочетание в "Думе" различных стилистич. пластов обусловили своеобразие жанровой формы, отличной как от "унылой" элегии, так и от высокой обличит. сатиры. Совмещение филос.-элегич. медитации с иронией и инвективой превращает стих. в "социальную элегию"- форму, специфическую для Л. Однако "социальная элегия" Л. вбирает нравственные, историч., филос., политич. стороны жизни "поколенья" в их психол. преломлении. Равнодушие к добру и злу, осмеяние высоких страстей, неспособность к жертве, иссушение ума наукой, малодушие перед опасностью, "угрюмость" и историч. никчемность, бесславие - все духовные муки и пороки поколения восходят к скепсису, неверию, "бремени познанья и сомненья". Тут Л., в отличие от мн. современников, напр. Белинского этих лет, не усматривает в сомнении и отрицании ни положит, ценности, ни пути к истине. "Говорят,- писал Белинский,- что сомнение подрывает истину: ложная и безбожная мысль! ...Говорят: отрицание убивает верование. Нет, не убивает, а очищает его" (V, с. 119). Позиция Л. в "Думе" иная: сомнение и отрицание бессильны и бесплодны, как и лучшие порывы души, застывшие и не приводящие к к.-л. позитивным результатам ("зарытый скупостью и бесполезный клад"), что и становится духовной бедой поколения, погруженного в рефлексию. Поэтому замкнутая в себе наука - ухищрения спекулятивного разума, и ее роль отрицательна. Именно в активной деятельности заключен выход из опустошающей рефлексии, преодоление конфликта в собств. сознании, хотя мысль эта выражена в "Думе" лишь косвенно, "от противного".

Современники были потрясены тоном стихотворения, писали о лирич. "вопле", стоне души, об обличении в нем "черной стороны нашего века" и не могли не признать суровой и беспощадной, хотя и мрачной правды, заключенной в нем (Белинский, В. Н. Майков, Герцен). Несмотря на голоса критиков, отметивших в "Думе" неосновательность субъективной оценки всего поколения, стих. вызвало громкий обществ. резонанс, заставив "многих вздрогнуть". "Дума" создала особую жанровую традицию в рус. лирике - социальной элегии, проникнутой глубоким трагизмом и одновременно обвинит. инвективами, в к-рой поэт осуждает свое поколение при отождествлении себя с ним (А. Н. Плещеев, А. Н. Майков, Н. А. Некрасов, С. Я. Надсон, А. А. Блок).

Стих. иллюстрировали: Л. О. Пастернак, А. Г. Якимченко. Автограф неизв. Впервые - "ОЗ", 1839, т. 1, № 2, отд. III, с. 148-49 (с пропуском 11-12 строк). Датируется по "Стихотворениям" Л. (1840).

Лит.: Белинский, т. 4,с. 255, 266, 521-22; т. 12, с. 29; Герцен, т. 7, с. 329-30; Анненков П. В., Лит. воспоминания, [М.], 1960, с. 178-81; Бродский (1); Розанов (1); Блок А., Собр. соч., т. 11, Л., 1934, с. 379; Кирпотин (1), с. 268-271; Максимов Д. Е., О лирике Л., "Лит. учеба", 1939, № 4, с. 14; Гинзбург (1), с. 115; Эйхенбаум (12), с. 90-98, 328; Лотман (2), с. 77-83; Григорьян (1), с. 228-34; Герштейн (8), с. 324: Пейсахович (1), с. 437-38, 480; Архипов, с. 304-49; Маймин Е. А., Стих. М. Ю. Л. "Дума" и "1 января", "Рус. речь", 1969, № 6, с. 13-19; Коровин В. И., "Дума", стих. М. Ю. Л., в кн.: Рус. классич. лит-ра, М., 1969, с. 142-55; Найдич Э., Ответы на вопросы читателей [О стих. Л. "Дума"]..., "Лит-ра в школе", 1973, № 1, с. 72-73; Фохт (2), с. 24-25.

В. И. Коровин.

Источники:

1. Лермонтовская энциклопедия. Гл. ред. В. А. Мануйлов.- М.: 'Советская энциклопедия', 1981.- 784 стр. с илл. В надзаг.: Институт русской литературы АН СССР (Пушкинский дом). Научно-редакционный совет издательства.