БОГОБОРЧЕСКИЕ МОТИВЫ

Расстановка ударений: БОГОБО`РЧЕСКИЕ МОТИ`ВЫ

БОГОБОРЧЕСКИЕ МОТИВЫ в творчестве Л., парадоксально, но закономерно сосуществующие с религиозными мотивами, отражают напряженные искания поэта, стремившегося "через мышления и годы" постичь и уяснить связь индивидуального бытия с судьбами человечества и законами мироздания. Бунт Л. против бога основан на неприятии коренных, неколебимых законов мироздания - отсюда сила и мощь его богоборч. настроений. Б. м. поэта зачастую отождествляют с антиклерик. мотивами. Различать их (несмотря на связь между ними) методологически необходимо. Их отождествление ведет к вульгаризации и упрощению филос. позиции Л. Антиклерик. мотивы, воплотившиеся в емком, ключевом лермонт. образе монастыря-тюрьмы ("Исповедь", "Вадим", "Боярин Орша", "Мцыри"), связаны в первую очередь с социально-политич. аспектами творчества Л.

"Тяжба поэта с богом" (Вл. С. Соловьев) в поэтич. сознании Л. могла иметь отправной точкой легенду о единоборстве Иакова с богом: "... Я видел Бога лицом к лицу и сохранилась душа моя" (Бытие, гл. 32, 30), а также Б.м. в лит. традиции нового времени (М. Монтень, Дж. Байрон и др.). Богоборчество, как оно осознается поэтом,- поединок равных: "Всесильный" властен над земным жребием поэта и других людей, но "душа", живая и вопрошающая, сопротивляется и остается непримиренной. В напряженности личного самосознания, уравнивающего человеческое "Я" с божеств, промыслом,- отличие лермонт. богоборчества от его возможных библ. прообразов. Непримиримость богоборч. настроений в творчестве Л. могла быть порождена лишь сознанием человека нового времени, мучительно ищущего своего пути в трагич. лабиринте истории человечества.

Наиболее открыто и ясно выявлены особенности "великого спора" поэта с богом в его раннем творчестве: "Я не для ангелов и рая / Всесильным богом сотворен, / Но для чего живу, страдая, / Про это больше знает он". Казалось бы, налицо - признание божеств. всеведения (ср. "Он знает, и ему лишь можно знать, / Как нежно, пламенно любил я"), но это всеведение, по мысли Л., неравнозначно справедливости или даже целесообразности бытия. Отсюда - осмысление отчужденности и одиночества поэта как своего рода платы за духовную независимость: "Я меж людей беспечный странник / Для мира и небес чужой". Даже в тех стихах, где Л. проникается молитв, настроениями и стремится оправдаться перед богом, он одновременно вопрошает и обвиняет его, видит залог примирения с "миром" и "небесами" в условиях, заведомо немыслимых и неприемлемых для себя: "От страшной жажды песнопенья / Пускай, творец, освобожусь, /Тогда на тесный путь спасенья / К тебе я снова обращусь" - "Молитва" ("Не обвиняй меня, всесильный").

"Жажда песнопенья", "сей чудный пламень, / Всесожигающий костер" - одна из духовных доминант личности поэта; отказ, освобождение от нее равны поэтич. самоуничтожению. В "Молитве" возникают ноты трагич. иронии, к-рая в полную силу зазвучит в стих. "Благодарность". Герой Л. бесконечно вопрошает: зачем, почему так, а не иначе устроен мир. "С небом гордая вражда" связана у Л. с мучительными сомнениями в возможности личного бессмертия ("Что толку жить!.."), но неприятие "божьего мира" шире и кардинальнее, ибо в нем нет места для живого и вопрошающего духа, для независимого волеизъявления: "И начал громко я роптать, / Моё рожденье проклинать, / И говорил: всесильный бог, / Ты знать про будущее мог, / Зачем же сотворил меня?.. / Душой, бессмертной, может быть, / Зачем меня ты одарил? / зачем я верил и любил?" ("Азраил"). Мятежная, ропщущая мысль поэта все время требует отчета от божества. Чувство дистанции по отношению к "Всевышнему" отсутствует в лермонт. поэзии: человеческая боль, обида, укоры богу окрашены глубоко личной интонацией, звучат как претензии к равному, обязанному отчетом в своих действиях ("Гляжу на будущность с боязнью").

Особое место в "тяжбе поэта с богом" принадлежит размышлениям Л. о путях провидения в истории человечества. Здесь "божий суд" нередко выступает как исторически неизбежное и в силу этой неизбежности справедливое возмездие - "вот казнь за целые века злодейств, кипевших под луной" ["На жизнь надеяться страшась...", "30 июля (Париж). 1830 года", "Вадим", "Смерть поэта"]. Однако отношение Л. к идее историч. возмездия двойственно. "Свободы, гения и славы палачи", по мысли поэта, заслужили свой жребий. Но в силу антиномичности историч. бытия "божий суд" карает не только виновных. "Кровь стариков, растоптанных детей" заливает пути истории, и богоборчество Л.- вызов и укор божеств. невмешательству в "беспрестанную" и "напрасную" вражду людей и племен.

В позднем творчестве Л. Б. м. психологизируются, "обрастают" дополнит, смыслами, становясь неотъемлемой частью размышлений поэта о человеческой природе. Читатель, не осведомленный, что в знаменитой "Благодарности" слово "Тебя" в автографе написано с прописной буквы и служит, по-видимому, обращением к богу, может воспринять стих. как монолог, обращенный к жестокой возлюбленной. Ошибка неизбежная, обусловленная словоупотреблением ("тайные мучения страстей", "жар души, растраченный в пустыне"), вводящим стих. в контекст любовной лирики Л., привязывающим его к "лирическому дневнику" 1830-31. Человек в творчестве Л. рубежа 30-х и 40-х гг. не противостоит богу так резко, как в ранних произв. Человеческая душа, ее несовершенство - лишь проекция не принятых поэтом законов мироустройства. "...Душа, страдая и наслаждаясь, дает во всем себе строгий отчет и убеждается в том, что так должно... она проникается своей собственной жизнью,- лелеет и наказывает себя, как любимого ребенка. Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие божие" (VI, 295). И "правосудие божие", как оно явлено в судьбе Печорина, в судьбах лермонт. поколения, порождает не столько вызов, сколько горький укор поэта небесам, их равнодушию к "судьбе и правам человеческой личности" (Белинский, VII, 36-37).

Вообще сознанию Л. чуждо понятие о божеств. милосердии. Д. С. Мережковский подметил полное или почти полное отсутствие имени Христа в соч. Л. Одно из редких исключений - ироническое "я люблю врагов, хотя не по-христиански" в "Герое...". Настроение смирения и всепрощения, всеобщая "неизбирательная" любовь остались Л., по-видимому, глубоко чужды. Говоря о религ. мотивах в творчестве поэта, тесно связанных с богоборческими, иной раз упоминают о пантеизме Л. В целом пантеизм - скорее всего в силу "безликости" божественного и человеческого начал, растворенных в природе, нехарактерен для умонастроения и творчества поэта. Обычно у Л. бог и природа, оказываясь союзниками, противостоят мятежному "вечному ропоту" человеческого "Я". Особенно четко просматривается оппозиция бог, природа - человек в позднем творчестве Л. (см. завершающие ред. "Демона", "Мцыри": "И все природы голоса / Сливались тут. Не раздался / В торжественный хваленья час / Лишь человека гордый глас"). В поздних ред. "Демона" бог, равнодушный к "толпе людской", к ее "страстям" и страданиям,- создатель столь же равнодушной в своей красоте и покое природы (Демон "презирал и ненавидел" природу как "творенье бога своего", как воплощение божеств. начала). Высшее проявление гармонии природы - "хоры стройные светил" становятся в поэме символом безучастия, отрешенности от человеческого "боренья дум": "Час разлуки, час свиданья / Им ни радость, ни печаль; / Им в грядущем нет желанья, / И прошедшего не жаль.../ Будь к земному без участья / И беспечна, как они!" Красота природы отравлена для Л. отблеском божеств, равнодушия - так Б. м. окрашивают и столь важные в лермонт. поэзии "природные" образы.

Б. м. не являются для Л. чем-то случайным. Они органично пронизывают всю ткань его творчества, разнообразно воплощаясь в самых выстраданных, глубоких и задушевных творениях поэта. Метафизич. бунтарство Л. с его бесстрашием духа, мужеств. неприятием несовершенства мира уникально, необычно по силе и масштабу даже для рус. классики с ее неизменно глубоким интересом к коренным проблемам человеческого бытия.

Лит.: Соловьев; Сакулин; Шувалов (2); Мережковский; Любович (3); Рубанович А. Л., M. Ю. Л.- обличитель церкви и религ. догматов, Иркутск, 1962; Максимов (2); Архипов.

Е. М. Пульхритудова.

Источники:

1. Лермонтовская энциклопедия. Гл. ред. В. А. Мануйлов.- М.: 'Советская энциклопедия', 1981.- 784 стр. с илл. В надзаг.: Институт русской литературы АН СССР (Пушкинский дом). Научно-редакционный совет издательства.