Лермонтов в повести А. Я. Панаевой "Пасека" (1849) (Б. Л. Бессонов)

В одном из ранних произведений А. Я. Панаевой - повести "Пасека", подписанной псевдонимом Н. Н. Станицкий и опубликованной в "Современнике" в 1849 г., выведен персонаж, обладающий несомненным физиогномическим сходством с Лермонтовым:

"Атавину на лицо было лет 27; росту он был небольшого; но широкие его плечи придавали ему что-то мощное. Смугло-бледный цвет лица, правильный нос, тонкие губы, с которых не сходила насмешливо-небрежная улыбка, черные волосы, высокий соразмерный лоб произвели довольно приятное впечатление на Белку <...>

Что было оригинальнее всего в лице Атавина, это огромные блестящие глаза, опушенные черными длинными ресницами. В них было что-то жестокое и столько электричества, что, когда они упали на Белку, она вздрогнула. С ней Атавии говорил мало, но поминутно бросал на нее свои проникающие насквозь взгляды".¹

¹ (Ставицкий Н. Н. Пасека. - Современник, 1849, № 11, с. 50.)

Портретное сходство с Лермонтовым, выдержанное в малейших подробностях (за исключением, может быть, одной - "тонкие губы"), можно было считать случайностью, если бы непредисловный рассказ о герое, в точности передающий биографию Лермонтова:

"Атавин был один из людей, резко выдающихся из толпы по своему желчному уму, по взбалмошному и смелому характеру, а особенно по своему таланту, который, несмотря на пустую жизнь Атавина, не заглох в нем, а постепенно развивался, как будто о нем заботились, хотя Атавин имел претензию казаться невеждой и стыдился признаваться, что он любит искусство. С детства еще, в школе, желчный его характер выказывался в злых выходках с товарищами. Казалось, для него самыми приятными минутами были те, когда он мог оскорбить кого-нибудь или расстроить игру. Зато оп редко был принят в игры, с ним никто не был дружен, и только с летами он приобрел себе приятелей, единственно потому, что самолюбие его страдало при мысли быть отвергнутым товарищем. Поступив в военную службу, он вел жизнь разгульную и праздную, видимо тяготился ею, но не избирал другого рода жизни. Принадлежа к хорошему кругу, он смеялся над ним и презирал его и в то же время гнушался каким-либо другим кругом знакомства. Часто он оскорблял порядочных людей своими глупыми высокомерными выходками, без всякой цели, а так, чтоб сделать что-нибудь неприятное ближнему. Стихи, которые он иногда писал, точно замечательные по мысли и таланту, приняты были с большим восторгом, что, казалось, еще больше развило в нем злобу и ядовитость против людей. Он был страшно самолюбив, и характер его вполне выказывался с женщинами. Он не мог выносить никакого превосходства в кругу их и имел бы на это полное право по своему уму и любезности, но часто самолюбие его было уязвляемо столкновением с богачами, которые перебивали у него дорогу, рассыпая золото. Состояния от отца он не имел никакого. Все деньги, им проживаемые, давала ему единственная его родственница, богатая старушка, которая в нем души не слышала. По ветрености характера много приносил он ей горя. Еще в училище он сделал такую шалость, что ему угрожало неизбежное и строгое наказание, которое могло иметь влияние на всю его жизнь. Гордая старушка в первый раз преклонила свою седую голову и на коленях вымолила прощение внуку; но он не замедлил скоро выкинуть новый фарс, за что был наказан если не слишком строго, то опять-таки благодаря престарелой родственнице. Впрочем, надо сказать, это, кажется, было единственное существо во всем мире, к которому он был привязан. Из всех своих многочисленных друзей он никого не любил и не щадил для своего желчного остроумия, не исключая женщин, к которым он видимо шпал какую-то злобу. Может быть, случайно оскорбленный одною, он мстил всем. Он смеялся над любовью женщин, не щадил их репутации и не раз имел за это дуэли, что, казалось, составляло его гордость. Он влюблялся так же скоро, как и разлюблял; может быть, и были на то причины. Его деспотический характер не встретил женщины, которая бы силою своего характера покорила его. Он видел одно лицемерство, слабость характера, расчет; и подобные связи так развратили его сердце, что он стыдился порядочных своих чувств; если они в нем и пробуждались к какой-нибудь женщине, достойной их, он душил их при самом зародыше и с торжеством смеялся над страданиями бедной жертвы, которая гибла потом в омуте сплетен и семейных упреков".¹

¹ (Ставицкий Н. Н. Пасека. - Современник, 1849, № 11, с. 64-65.)

Эта характеристика не оставляет сомнений в том, что прототипом Атавина был Лермонтов. Совпадают не только общая канва, по и подробности биографии, и те особенности характера и поведения, которые прежде всего обращали на себя внимание современников.

Не будем вдаваться в анализ повести в целом. Роман Атавина с Белкой - их встреча в петербургской гостинице, их сближение, охлаждение Атавина, душевная драма Белки, самоубийство ее мужа - все это принадлежит фантазии автора и не имеет отношения к Лермонтову (исключение составляет лишь высылка Атавина на Кавказ). В пашу задачу не входит и сопоставление повести с творчеством Лермонтова. Ограничимся лишь указанием на то, что прозвище героини - Белка созвучно имени Бэлы из "Героя нашего времени"; кроме того, обе героини принадлежат к "дикому" племени.

Какими сведениями о Лермонтове располагала Панаева к 1849 г.? "Я видела Лермонтова, - вспоминала Панаева позднее, - один только раз - перед его отъездом на Кавказ в кабинете моего зятя, А. А. Краевского, к которому он пришел проститься. Лермонтов предложил мне передать письмо моему брату, служившему на Кавказе. У меня остался в памяти проницательный взгляд его черных глаз".¹

¹ (Панаева А. Я. Воспоминания. М., 1973, с. 86.)

В 1849 г. эта встреча была еще свежа в памяти Панаевой. Портрет Лермонтова, нарисованный в "Пасеке", мы вправе считать одной из первых мемуарных записей о поэте, хотя и включенной в беллетристическое произведение.

Что касается биографических сведений, то их источником был прежде всего устный рассказ М. Н. Лонгинова, которому посвящена повесть. Именно Лонгинов, хорошо знавший Лермонтова в детстве и юности, мог передать Панаевой эти сведения. Перед нами, таким образом, своеобразная запись ранних воспоминаний Лонгинова.

Примечательны и несомненные переклички с позднейшими воспоминаниями И. И. Панаева.¹ Переклички эти можно объяснить тем, что А. Я. Панаева видела Лермонтова тогда же, когда и И. И. Панаев, - весной 1840 г. перед отъездом Лермонтова на Кавказ. Рассказывая о юношеских и полковых проделках Лермонтова, он опирался на сведения тех же лиц, с которыми общалась и А. Я. Панаева. Допустимо, однако, предположить и непосредственное вмешательство И. И. Панаева в цитированный текст "Пасеки", ибо в "Пасеке" и в его воспоминаниях сходны и общая концепция личности Лермонтова, и подбор деталей, и отдельные выражения.

¹ (См.: Лермонтов в воспоминаниях современников. М., 1972, с. 238.)

Кроме Лонгинова и Панаева, можно указать еще на одно лицо, чьи воспоминания (относящиеся к позднейшему времени) могли быть использованы Панаевой в "Пасеке". Мы имеем в виду И. С. Тургенева, с которым Панаева часто встречалась в коште 1830 - начале 1840-х годов.